Переход был неожиданным для Лидочки.
— Погоди, Дашенька, не надо впадать в истерику!
— Но что нам делать?
— Ничего особенного. Завтра с утра ты вызываешь врача.
— Какого?
— Можно районного. Или из поликлиники, куда мама прикреплена. Он выдаст маме бюллетень на основе… «Скорая» оставила какую-то справку?
— Ой, оставила! Они сами сказали, что маме надо полежать два-три дня.
— Замечательно! И до понедельника никакой милиции!
— А вставать ей можно?
— Я бы советовала маме полежать в постели. У нее ведь слабость.
— Еще какая!
— Значит, мама лежит, ты маму кормишь, от нее ни на шаг не отходишь. Пускай тебя краном от мамы отрывают. Продержись до понедельника.
— Вы нас спасете?
— По крайней мере я все узнаю. Я думаю, что здесь недоразумение.
— Ничего себе недоразумение! Мама чуть не умерла.
— От недоразумений умирает много людей. И слава богу, что с мамой обошлось.
— А я завтра хотела за грибами поехать… — В голосе Даши прозвучало глубокое огорчение.
— За грибами?
— Ну… за грибами.
— Переживет Руслан денек без тебя, — сказала Лидочка.
— Но я же вам не говорила…
— И не говори.
Даша повесила трубку. Было четыре часа ночи.
Лидочка знала, что произошло. Марина не хотела давать Толику рукопись романа, написанного Сергеем, потому что из рукописи можно было вычитать какие-то подробности личной жизни Сергея или по крайней мере намеки на это. Что бывает с писателями, решившими на закате жизни создать эпохальный роман и заодно свести счеты со своими друзьями и недругами. Вернее всего, поговорив основательно с Толиком, Марина сообразила, что ему читать роман не следует. Он же, заподозрив нечто в поведении Марины, а может быть, и в самом деле уверенный в том, что вся художественная литература списана с жизни и в ней можно угадать всех, кто там «изображен», совершил набег на издательство и благополучно изъял у художников второй экземпляр.
Если бы не четыре часа ночи, она бы позвонила Марине и получила бы от нее подтверждение своей теории. Впрочем, сомнений у нее и так не оставалось. Понятно, почему Марина хотела дать Лидочке рукопись — ей хотелось, чтобы Лидочка взяла на себя часть ответственности за бомбу замедленного действия, которая и привела в действие цепь драматических событий.
«А сейчас, — сказала себе Лидочка, — мы немного поспим, чтобы завтра не разламывалась голова».
Она понимала, что ей придется ехать к Толику раньше, чем ей хотелось, потому что нельзя допускать, чтобы он из своих не очень глубоких и неразумных романтических заблуждений коверкал жизнь и без того не очень счастливых людей.
Утром Лидочка вскочила позже, чем хотела. Перед этим она несколько раз просыпалась, и ей даже казалось, что она вовсе не спала ночью, только смотрела на часы: семь часов, потом восемь, потом половина девятого. Надо вставать. Только посплю еще десять минуток… Именно утром она и разошлась.
Наконец, в девять она заставила себя выбраться из постели и босиком побежала в ванную. Потом, выскочив оттуда, позвонила Лизе. Она решила, что, если с третьего звонка никто не возьмет трубку, она перезвонит попозже.
Подошла Даша.
Сказала, что уже проснулась и даже очень давно. Мама спит, спит нормально, а вы, Лидия Кирилловна, что будете делать?
— Я тебе позвоню, — сказала Лидочка, — как только будет что рассказать. А ты держи оборону.
— Еще как держу!
Потом Лидочка позвонила Марине. Она не знала, рано ли поднимается Марина, но боялась, что та убежит из дома и ее не поймать весь день.
Марина была дома. Голос звучал сонно.
— Марина, — сказала Лидочка, — ты мне обещала дать рукопись.
— Ты с ума сошла! — возмутилась Марина. — Солнце еще не встало!
— Обстоятельства изменились.
— А что такое? Нет, ты мне скажи?
— Давай встретимся, ты мне передашь рукопись. Ты куда едешь?
— Через час я буду на «Чистых прудах». Но скажи, с Лизой все в порядке?
— Не совсем.
— Я так этого боялась! Не вешай трубку. Неужели они ее взяли?
— Мне хочется посмотреть, что в рукописи такого, из-за чего изменился весь ход действия.
— Конечно, Лидочка. Я уже три дня живу в таком ужасе! Я разрываюсь между желанием издать этот роман, как память о Сергее, и страхом, что его могут ложно понять… Я не могла представить, что Анатолий сообразит конфисковать экземпляр у художников. Удивительный нахал! Так скажи мне, что с Лизой?
— Надеюсь, ничего страшного, — сказала Лидочка. — Ее вчера допрашивали.
— И отпустили?
— Отпустили.
— Ну слава богу, хоть тут обошлось. Хотя боюсь, что они от нее не отстанут.
Эти слова Марина повторила, когда они встретились в метро.
Марина стояла у стены, не замечая приближающуюся Лидочку. Издали видно было, какое грустное, потерянное у нее лицо. Марина была в темном платье и черных туфлях, отчего выглядела бледнее, чем обычно.
— Боюсь, что от Лизы не отстанут, — сказала она, передавая Лидочке толстую синюю папку. — А я до самой могилы буду чувствовать себя виноватой.
— Ну что ты себя казнишь! — остановила ее Лидочка. — Он и без тебя знал, что Сергей написал роман. Он и со мной говорил о силе литературы. Он своего рода романтик детектива, то есть он хочет разрешать загадки следствия неординарными путями. А неординарные пути у него вычитаны и высмотрены из книг и фильмов.
— Значит, ты думаешь, что с Лизой все обойдется?
— Я хочу в это верить.
Марина мялась, не уходила. Наконец решилась.
— Извини, что я тебя вынуждена предупредить, но это последний экземпляр. От тебя буквально зависит посмертная судьба Сергея… не потеряй рукопись, умоляю! Другому человеку я никогда бы ее не доверила. Ты меня слышишь, Лидочка?
— Спасибо за доверие. — Лидочка постаралась ободряюще улыбнуться, чтобы избавиться от пронизывающего сцену пафоса. — Я тебе позвоню.
Обычное расставание — я тебе позвоню. Позвонить стало обычнее и легче, чем разговаривать с глазу на глаз.
Марина быстро пошла прочь. Тяжелая сумка через плечо клонила ее стройную фигурку.
Лидочка поднялась наверх и вышла на бульвар.
Было десять часов утра. Пятница. Прежде чем что-либо предпринять, ей надо было хоть бы по диагонали проглядеть рукопись. Что в ней такого, что заставило Марину таить ее от капитана? Что в ней такого, что заставило капитана угрожать Лизе арестом и терзать ее в отделении?
