Слава Галину не выносил. Он полагал, что она была именно той подружкой, которая наушничает, нашептывает, подсказывает худшие из ходов и поступков. К тому же Галина с первого дня невзлюбила Славу. Может быть, она хотела доказать подруге, что та сделала ошибку, польстившись на прописку, приложенную к столь худому и нескладному представителю московского мужского племени.
— Лидия, — попросил Слава, — не уезжайте от нас, умоляю! Мне вас будет страшно не хватать. Вы словно стержень здравого смысла, ума, интеллигентности, наконец! Без вас рухнет дом.
— Дом Эшеров, — сказала Лидочка.
— Да, — согласился Слава, не вспомнив литературной аналогии. — Потерпите, пожалуйста…
Глава 8
Алла звонила из Москвы на следующий день, часов в одиннадцать. Лидочки не было дома. Когда она вернулась, Слава, чем-то встревоженный, насупленный, возился на кухне. Никого больше в доме не было.
— Не беспокойтесь, — пожалела его Лидочка. Ей казалось, что Слава относится к тем относительно недавним по стажу холостякам, которые кормят себя шпротами и вчерашней горбушкой, запивая соком киви. — Я сейчас умоюсь и займусь обедом.
День был жаркий, и Лидочка давно мечтала о душе.
— Как вы поездили с Валери? — спросил Слава, когда Лидочка через десять минут спустилась в столовую. Он сидел за столом, послушавшись в ожидании, ничего не делая, будто с облегчением покинул кухню после прихода Лидочки, но чем заняться, не знал.
— Пока ничего не нашли, — сказала Лидочка. — Один дом мне понравился, но он довольно ветхий, его ремонтировать дороже, чем два дома купить. А еще один нехорошо стоит, напротив сиднемской библиотеки, представляете?
— Вы быстро освоились, — сказал Слава.
— У меня был Вергилий.
— Может быть, вам попробовать в Бромли?
— Сначала мы хотим посмотреть в Кенсингтоне.
— Ну, ваше дело, — сказал Слава.
— Валентина покупала сегодня продукты? — спросила Лидочка.
— Не заметил. Они еще не возвращались.
— Жаль, — вздохнула Лидочка. — Мы же договаривались.
— Когда речь идет о шиллингах, с ними лучше не договариваться. А что, дома нечего есть?
— Сейчас проверю.
Лидочка заглянула в холодильник. В морозилке обнаружился большой двухфунтовый пакет котлет кордон-блю.
— А я, если нужно, съезжу на станцию за чипсами, — предложил Кошко.
— Жарко, — пожалела его Лидочка. — Не мучайтесь. У нас есть зеленый горошек.
— Правильно, — быстро согласился Слава. — В такую жару есть не хочется. И знаете, что я думаю… Может, пообедаем без родственников?
— Как только мы сядем за стол, — ответила Лидочка, — откроется дверь, и они появятся. Голодные и обиженные. Разве вам мало вчерашней войны?
— Вы на меня не сердитесь? Честно?
— Честно.
На стене над кухонным столом с деревянной доски свисали ножи — от широкого мясницкого до махонького. Слава заметил Лидочкин взгляд и сказал:
— Я на той неделе купил. Двадцать два фунта.
Лидочка открыла плиту и положила котлеты на разморозку. Плита уютно загудела.
— Алла сегодня звонила, — сказал Слава. — Только что.
— У нее все в порядке? — равнодушно спросила Лидочка.
— Да, все в порядке. Собирается сюда.
Слава помолчал. Потом сказал:
— А я уже не знаю.
— Чего не знаете? — не поняла Лидочка.
— Хочу ли я, чтобы она приезжала…
— Боитесь?
— Это не страх… Может быть, до вашего появления я не сомневался. А теперь… Не знаю.
— Да объясните вы мне все спокойно, — попросила Лидочка. — Я не выношу семейных тайн и скелетов в шкафах.
— Не сердитесь. Я постараюсь объяснить. Понимаете, я жил здесь довольно изолированно. И я думаю, что во мне росло странное чувство. Злорадство своего рода. Вот я сижу в Лондоне, все у меня есть, пью кофий с сахаром, а ты, Алла, та самая, которая презрительно выкинула меня из своей жизни, осталась на бобах, существуешь в хрущобе и даже готова навестить отвергнутого мужа. Больше того, когда моя мама предложила мне взять сюда Иришку, я даже обрадовался. Алла же не возразила, хотя раньше любая моя попытка приласкать Иришку встречалась в штыки. Одной рукой она отстраняла от себя дочку, чтобы та не мешала, а другой отгоняла от нее отца, чтобы, не дай бог, девочка к нему не привязалась. Ну вот, я ждал ее приезда и представлял себе, как она войдет сюда и удивится, чего я достиг в жизни…
«Он и в самом деле уже думает, что достиг всего этого своим трудом, талантом и прочими достоинствами, — подумала Лидочка. — Он уже может облагодетельствовать Аллу и Иришку, а может их наказать и удалить со своих очей. Он сидит передо мной, уткнувшись острыми локтями в стол, похожий на какую-то ресторанную девицу из раннего Пикассо. Бородка покачивается в такт словам — исхудавший Ильич в эмиграции ждет Инессу Арманд! Что за чепуха лезет мне в голову!»
— Но тут явились вы, Лидия, — продолжал Слава. — Я не могу сказать о ваших чувствах, но для меня ваше появление было сродни дуновению свежего воздуха. Я понял никчемность сидения в этой норе и ожидания неизвестно чего — в лучшем случае встречи со своим прошлым, которое готово захватить меня вновь в свои цепкие объятия и сосать из меня последние соки.
Чем дальше, тем красивее он говорил. Он сам себе нравился. Он был великодушен и откровенен. Он придумал и себя, и Лидочку, и конфликт.
— Вчера я увидел в Иришке ее мать! Та же готовность к скандалу, та же кухонная истерика, тот же беспросветный эгоизм. И вот приедет Алла. Может быть, она захочет уложить меня в постель — не исключено. На это есть советчица — Галина Стюарт, — почти шотландская королева! Но вы, Лида, вы, как свежий ветер, напомнили мне, что моя жизнь не должна замыкаться на кухне чужих потребностей.
Ого! Кухня чужих потребностей! Отличное название для дамского романа.
— И зачем Алла звонила сегодня? — спросила Лидочка.
— Уже начались задания, поручения, уже началась совместная жизнь, о которой я не просил.
«Нет, милый, — подумала Лидочка, — ты просил, потому что в программе твоей мести возвращение Аллы — обязательное условие».
— Сегодня в три я должен встречаться с каким-то Эдуардом Дмитриевичем, ее двоюродным начальником, который, оказывается, совершенно беспомощен без машины, а его надо свозить по двум-трем магазинам! Нет, вы представляете, я должен возить по магазинам ее толстозадого шефа, с которым она, возможно, благополучно спит!
Слава был очень рассержен!
Алла, конечно же, допустила промах. Тактический промах — до покаяния и прощения она не имела права давать Славе поручения. Но ошибка Аллы была понятна. Она объяснялась тем, что Алла судила о Славе по прежним, московским меркам, когда он был существом приниженным и, как правило, послушным.
