— А вы думаете, что ее убил Осетров?
— Ничего я не думаю. Меня другое интересует.
Несколько шагов они прошли молча — видно, лейтенант надеялся, что Лидочка задаст ему вопрос: что же интересует лейтенанта. Лидочка не задала вопрос, и Шустову пришлось отвечать самому.
— Меня интересует, — сказал он, — почему Алена не оставила прощального письма.
Лидочка отметила, что он тоже стал называть погибшую женщину Аленой, как и все.
— А разве это обязательно?
— Для таких особ, как Алена, практически обязательно. Если кончает с собой молодая женщина, да еще от несчастной любви, она обязательно оставляет письмо. Человечество должно знать, почему и кого оно потеряло.
— Не старайтесь выглядеть циником.
— Я говорю правду, а вы делаете вид, что мир построен из шоколада.
— Я хотела бы, да кто мне даст? И что вы думаете о письме?
— Вернее всего, объяснение самое простое — Осетров приехал к ней ночью, увидел тело, перепугался, потому что в письме, разумеется, говорилось о его вине. «Прошу в моей смерти винить бывшего работника ЦК КПСС, соблазнителя невинных девушек, товарища Осетрова».
Лидочка поморщилась, но не стала снова придираться к словам лейтенанта. Может быть, ему именно этого и хотелось.
За ярко освещенным окном бывшего обувного магазина стояли американские автомобили. Снег перестал, но не растаял и искрился под фонарями — дневная грязь была прикрыта им, как белой простыней. Этот образ преследовал Лидочку и не означал чистоты или непорочности — наоборот, он пугал тем, что скрывается под простынкой.
— Вы не думаете, что он ее убил, — сказала Лидочка.
— Маловероятно. Я и следователю сказал, что маловероятно. Для этого надо придумать душещипательную сцену — он приходит к ней, и она ему говорит, что, мол, больше не могу терпеть двусмысленности своего положения! Я намереваюсь покончить с собой… Вы меня слушаете?
— Разумеется, Андрей Львович.
— Хорошо, говорит тогда Осетров. Кончай с собой, любимая. Но он знает при этом, что на самом деле ей очень хочется жить. И самоубийство будет условным.
— Вас убедила в этом Соня?
— И ее мать. Они обе мне сказали, что Алена и раньше обращалась к таким методам воздействия на мужчин, когда проигрывала битву. Она не знала, что подобные психозы всегда плохо кончаются. Об этом давно известно в судебной психиатрии. В один прекрасный день красавица принимает слишком много таблеток и засыпает навсегда.
— Но с чего вы решили, что она вообще пила эти пилюли? Может быть, они пили чай, и Осетров подсыпал ей яду.
— Я об этом подумал, но наш патологоанатом разрушил эту версию. Помимо цианистого калия она приняла и достаточно снотворных, чтобы проспать двое суток.
Они свернули в переулок. В переулке было очень тихо. Так тихо, что Лидочке сразу вспомнилось раннее утро и звук тормозов машины, подъехавшей к дому.
Лейтенант поддержал ее под локоть. Это было излишней заботой, но глупо вырывать локоть у представителя закона, пока он не начал целоваться.
— Ну и что же, — упрямилась Лидочка. — Она ему говорит: смотри, как я погибну у тебя на глазах. И начинает… Нет, не получается.
— Вот именно.
— Значит, вам кажется, что Осетров тут ни при чем?
— Я так не сказал. Но я с ним поговорил. Это человек холодный и пуганый. Они в ЦК все пуганые. Но он мог ее по голове чем-нибудь стукнуть, даже задушить. Но сыпать ей яд в чашку… кстати, и чашки не было.
— Они что же, чай не пили?
— Вы начитались иностранных романов, Лидия Кирилловна. В шесть он забегает к ней с хозяйственными сумками, на пять минут, чтобы отговорить от глупостей, и просит не звонить ему домой по телефону. Она еще жива. Вы не представляете, сколько мы ее окурков в квартире нашли. Она весь вечер была жива. Ходила по квартире, курила, наливалась ненавистью слабого человека — а как слабый человек мстит? Он обижает, убивает сам себя — смотри, что ты, подлец, наделал! Наконец уже ночью она позвонила ему и сообщила, что она себя убила. Он мчится к ней. Он зол, как последняя собака, — вот тут он мог бы ее пристукнуть или задушить. Может, даже мечтал задушить! Но когда увидел, что она на самом деле мертва, то растерялся — уж этого он никак не ожидал. Даже когда испугался, все равно не верил. И он начал вести себя как обыкновенный неопытный преступник.
— Все же — как преступник?
— Он сам себя таковым считает. Он ее довел до смерти. Ведь не вы, не я, а он довел, значит, он — преступник.
— Но он ее не убивал!
— Это дело второе. Вы сейчас говорите о масштабе преступления. Так вот, будь он христианином или люби ее на самом деле — он бы вызвал милицию, он бы покаялся. А тут мы имеем дело не с христианином и не с моральным человеком, а с работником аппарата ЦК.
— Вы обобщаете.
До ее дома оставалось метров сто, они замедлили шаги. Шустов хотел договорить, а Лидочке было интересно его слушать.
— Как неопытный преступник, он начинает совершать ненужные действия, которые его и выдают. Он стирает повсюду отпечатки пальцев. Так что, когда я попросил Красильникова проверить комнату, оказалось, что все вытерто, будто воры поработали в перчатках. Ну какого черта любовнику стирать отпечатки пальцев, а заодно не только свои, но и Аленины?
— Глупо, — согласилась Лидочка.
— Это сразу же бросает на него подозрение.
— Бросает.
— Потом он решает вообще изъять все следы своего пребывания в доме. А так как он к ней ходит давно…
— Вам и это известно?
— А почему бы и нет? Всей Москве известно, а мне неизвестно?
— Продолжайте, сэр.
— Раз он ходит к женщине три года, а она живет одна, то постепенно в ее доме накапливаются его вещи и вещицы, а может, и его некрупные подарки. Он бегает по квартире и уничтожает следы своей дружбы… — Лейтенант остановился, достал сигареты, закурил и, не двигаясь с места, заметил: — Вообще-то говоря, мне этот Осетров как человек не нравится, холодный, но суетливый.
Лидочка кивнула.
— А куда ему все спрятать? Тут он видит ту самую вашу шкатулку. Как неопытный преступник, он высыпает из шкатулки пуговицы и нитки и сует туда свою зубную щетку, письма и открытки. Вы знаете, что ни писем, ни открыток от него не обнаружено? А это тоже характерный признак. Ну, не может так быть, чтобы он в лучших традициях большевистской конспирации ни строчки ей за три года не написал!
— Значит, он ликвидировал свои следы…
— И обратите внимание, Лидия Кирилловна, он же принес шкатулку — единственную чужую и не нужную никому вещь… Но ведь то, что было в шкатулке, он уже утопил… Или спрятал на нижней полке шкафа.
