— Шустов, конечно, лучше меня знает, как себя ведут убийцы. Но пускай он предложит нам другую кандидатуру. Хоть какую-нибудь! Где тот человек, который мог прийти ночью к Аленке, которого бы она, при ее трусости, пустила бы в дом, которому позволила бы подсыпать себе в кофе или чай отравы… нет, ты только представь! Я такого человека не знаю.
— Я уж тем более не знаю.
— Значит, методом исключения, ее убил Осетров. Сначала морально раздавил, измучил, а потом и убил. Все ясно как божий день.
— Слишком просто получается, — возразила Лидочка.
— Слишком просто для тех, кто начитался Рекса Стаута. Ты лучше спроси у своего Шустова — он скажет, что все русские убийства раскручиваются через полчаса. Если они, конечно, бытовые, семейные. Деньги или не уважил. А вот если заказные — они никогда не найдут. Кто в Петрика стрелял — каждая собака знает. Это аварцы, которых Китайчик нанял. И что? А ничего.
— Осетров не произвел на меня впечатления убийцы.
— Ну вот! — Соня тяжело вздохнула. — На тебя не произвел! Да если бы он производил, его бы никогда в ЦК не взяли. В ЦК нужны такие убийцы, которые с первого взгляда не похожи на убийц.
Так как Лидочка промолчала, Соне пришлось довести атаку до конца.
— В любом действии, я скажу тебе, есть человек, которому оно выгодно. В любом преступлении надо искать того, кому это нужно. Из всех знакомых Аленки лишь Осетрову Аленка мешала. Угрожала спокойствию. И к тому же у него была возможность — мы с тобой за городом, даже Петрик, хоть он и ни при чем, — в больнице. Кому нужно убивать беззащитную и безобидную бабу, кроме любовника, которому она надоела? Уж не нам с тобой! Ты свою шкатулку искала, я свои триста баксов ждала с прибылью в тридцать процентов. Дождались, коммерсанты…
С Соней было трудно не согласиться, Лидочка понимала, что ни она, ни лейтенант Шустов всей сложности жизни Алены, всех ее отношений не знают и знать не могут. Может, даже и всезнающая Соня далеко не такая всезнающая, как самой себе кажется.
— Так чего ты мне звонила? — спросила Лидочка.
— Ты не очень вежливая.
— Я рада бы тебе помочь, но не знаю как.
— Но если в самом деле меня прижмет так, что возникнет угроза для моей жизни, ты мне сможешь на короткое время ссудить триста баксов?
— Я постараюсь.
Все это было похоже на дамский роман с переживаниями, хотя переживания — триста долларов, потерянные из-за смерти подруги, — не очень подходили для изящного романа.
— Соня, прости, но я жду звонка…
— Все понятно. Мне предлагают закрыть дверь с внешней стороны.
Соня повесила трубку.
Так как у Лидочки все равно не было сейчас под рукой трехсот долларов, да и не была она убеждена в том, что Соне на самом деле грозят какие-то страшные беды, то Лида выкинула из головы историю с пропажей денег и села работать, время от времени позванивая Шустову, но там никто не подходил. В три часа Шустов взял трубку. Он был озабочен, почти сердит, и Лидочка сразу забыла заготовленные укоризненные фразы. Оказывается, как объяснил лейтенант, в доме на Малой Грузинской местный тихий алкаш озверел без выпивки, залез к соседу по квартире, а тот проснулся, стал кричать, и алкаш зарезал соседа и его жену с маленьким ребенком.
Эту историю Лидочка выслушала еще раз, когда пришла к Шустову через полчаса.
— А он, понимаете, достал из холодильника бутылку и упился до бессознательного состояния. Он и сейчас дрыхнет — а потом будет клясться, что ничего не помнит. А сколько крови — вы бы поглядели…
Лидочка видела, как удручен милиционер, и потому не мешала ему выговориться. И милиционеру порой нужен собеседник, который умеет слушать и, главное, сочувствовать. Лидочка этим качеством обладала.
— Ну ладно, — сказал Шустов. — Хватит. Простите, что я такой сегодня. Все наперекосяк.
Он поднялся, открыл рыжий железный шкаф. Шкатулка лежала в нем на боку, иначе не помещалась.
— Кстати, — сказал Шустов, доставая шкатулку, — прокурор дал ордер на арест Осетрова.
— Для вас это неожиданность?
— Нет. Хотя я остаюсь при своем мнении — не похоже, чтобы Осетров это сделал. Но ряд улик указывают на него. Да и, честно говоря, просто некому больше было на это пойти.
— У него был мотив и удобные обстоятельства, — повторила чужие слова Лидочка.
— Вот именно. У вас мешок или сумка есть? Куда положите свой сундук?
— Мне неловко, что из-за меня вы, быть может, нарушаете какие-то инструкции, — произнесла Лидочка, понимая, что зря она это говорит — сейчас лейтенант спохватится и поставит шкатулку обратно в шкаф.
— Инструкции придумывают люди, — наставительно сказал милиционер, — и они не умнее нас с вами. Что мне с этим сундуком делать? Вы мне расписку оставьте и держите сколько нужно. Обязательно укажите в ней размер и материал. Если объявится другой владелец, тогда и посмотрим. Но чтобы по первому моему требованию возвратить, ясно?
Все-таки он подумал о расписке — доверяй, но проверяй, а она полагала, что Шустов немного в нее влюблен и готов ради ее прекрасных глаз забыть о формальностях.
Лидочка уселась за стол Инны Соколовской, чтобы написать расписку, а Шустов между тем стал сочинять какой-то отчет. Он так углубился в работу, что с трудом оторвался, даже удивился, увидев, что Лидочка стоит перед ним и протягивает ему расписку. Он принялся ее читать, в этот момент дверь отворилась, и в кабинет заглянула женщина.
— Здесь лейтенант Шустов? — спросила она.
— Я лейтенант Шустов, — ответил Шустов, продолжая читать расписку.
— Я Осетрова. Галина Поликарповна Осетрова. Это вам что-то говорит?
Лидочка не сразу сообразила, что видит жену страшного соблазнителя. Потому что придумать более безобидное, серое и даже робкое создание было невозможно.
Жена Осетрова была выше среднего роста, но так худа и сутула, что казалась совсем маленькой, и глаз непроизвольно искал палку или даже клюку, которая бы ей подходила. Когда она говорила, то обнажала золотые зубы, что было уж совсем странно для супруги такого ответственного работника.
— Осетрова? — повторил Шустов, не сразу связав эту женщину именно с тем Осетровым.
— Да. Я — супруга Олега Дмитриевича Осетрова.
— Ах да, конечно, садитесь.
Шустов был настолько удивлен, что забыл о правиле — сначала отпусти предыдущего посетителя, затем занимайся с новым. Лидочка стояла, отступив к столу Соколовской, на котором стояла шкатулка. Она и не могла уйти, потому что Шустов не успел дочитать расписку.
Сбоку ей хорошо было видно жену Осетрова. Когда-то она была хорошенькой официанткой или продавщицей, с незначительным, добрым, простым лицом и чудесными русыми волосами. Теперь волосы стали пегими, седыми в основании — давно не красилась, — глаза выцвели, кожа потеряла свежесть, да и за ногтями Галина Поликарповна не удосуживалась следить — она была российской женой, давно махнувшей на себя рукой и казавшейся старше своего мужа. Впрочем, вряд ли он выводил ее в свет.
