— Вы правы, Пауль, — говорил он со вздохом, — простой народ не готов принять от вас то, что вы хотите ему принести. К тому же, попробуйте понять и этих женщин: у каждой из них в армию забрали или мужа, или брата, или жениха.
— Но забрали их французы, а не мы!
— Но убивают и берут их в плен ваши соотечественники. Можете представить, что переживает женщина, муж которой ан фронте или в концентрационном лагере. Не могут же наши красавицы пойти на фронт и начать стрелять в вас из пулемета! Вот они и пытаются уничтожить вас гневными взглядами.
Пауль отхлебнул последние, уже холодный капли из чашки и вздохнул.
— Еще кофе? — спросил Треберн, улыбаясь так, что его глаза совсем потонули в сетке морщин.
— Да, не откажусь…
— Мари-Жан! — крикнул священник своей страхолюдной служанке и добавил какую-то невнятную скороговорку на родном языке.
Мари-Жан, не говоря не слова, принесла с кухни горячий кофейник и налила гостю кофе с большим сожалением.
— Да, сурова, — засмеялся Пауль, — того и гляди яду в кофе насыплет.
Треберн, видимо, не поняв шутки, всерьез разволновался:
— Что вы, Пауль, что вы! Как такое можно подумать? Разве бы я мог…
— Нет, конечно, шучу… Если бы вы даже хотели это сделать, то как человек умный и расчетливый, воздержались бы. Вы знаете, что у нас не принято в таких случаях долго церемониться.
— Эх, — священник слегка успокоился и даже, казалось устыдился. — Вы правы, но… Дело не в этом. Я старый, умирать все равно придется. Сейчас или через несколько лет — это не так уж важно. Но убивать человека, совершать смертный грех — этого я никогда не сделаю. Да, я не безгрешен, все грехи свои я знаю наперечет, но Заповеди я не переступал и не переступлю никогда. Перед вашим начальством, Пауль, мне предстать не так уж страшно. А Вот перед Богом…
— Я понял, — перебил его Пауль, которому меньше всего хотелось услышать проповедь.
В доказательство того, что на эту тему сказано достаточно, он отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула. Спинка оказалась прямой и жесткой. На какое-то время воцарилась неловкая пауза. Было слышно как тикают огромные напольные часы в дубовом футляре, старомодные и громоздкие. На кухне служанка загремела какой-то посудой. Треберн налил себе кофе из кофейника, который Мари-Жан оставила на столе, и демонстративно выпил чашку до дна. Странно, раньше у него руки так не тряслись.
Почему-то страх священника передался и Паулю. Причину этого страха Пауль объяснить не мог. Старикашка, положим, при всей его святости, помирать не хочет и теперь боится, что если к вечеру, не дай Бог, у Пауля по какой-то причине расстроится желудок, сюда нагрянут гости из Гестапо и заставят исповедоваться не по-церковному. Но ему-то, Паулю, почему так страшно? Может быть от этой неопределенности, от накопившейся усталости, от разочарований? Чувство такое, как будто кто-то стоит за спиной и дышит в затылок.
Бомммммм! — раздалось слева от Пауля. И гость, и священник одновременно вздрогнули и поглядели на часы, пробившие четверть шестого, потом друг на друга, и нервно рассмеялись.
— Да, такие вот они, — все еще сухо посмеиваясь, сказал Треберн. — Бывало, сплю, а они как начнут полночь бить — в соседней комнате слышно, как будто в медный таз молотком стучат… Да…
— А что, господин Треберн, — продолжил Пауль совсем другим тоном, — вот вы говорите об этих женщинах в лавках… Разве они не понимают, что война кончится, мы победим, и им станет жить гораздо легче, чем при французах? Мы поможем им выбраться из нищеты, возродим их культуру, язык, сделаем их свободными…
Священник вздохнул, помотал головой, будто хотел избавиться от какой-то навязчивой мысли и ответил:
— Понимают? Не думаю. Они исходят только из того, что творится сейчас. А что творится? Вы знаете, что все наши приморские городки живут за счет рыбной ловли. Все мужчины, которые раньше выходили в море, сейчас на фронте. Нет рыбы — нет денег. Нет денег — нет торговли. И раньше-то во всех этих мелких лавочках зарабатывали немного, а теперь — и подавно. Люди покупают только самое необходимое и то по чуть-чуть. Многим женам рыбаков пришлось пойти работать на завод за гроши. А работа тяжелая. А дома — дети, которые заботятся сами о себе, как могут. Им сейчас не до культуры… Другое дело — те, у кого деньги были и до войны. Они могут и на войне заработать. И после… А, если бы я мог вас познакомить с одним человеком… Вот кому бы вашим слова понравились! Из местного дворянства, причем из настоящего. У нас, знаете ли, особенно там, в лесной стороне, — он махнул рукой в противоположную морю сторону, — отношения сохранились почти феодальные. Да… У него чудный замок, маленький, но уютный. Раньше я часто там бывал, но теперь мне все труднее передвигаться.
— И что за человек? Чем он может быть мне полезен?
— Да вот… Он тоже говорил, что в этой войне надо пытаться взять свою свободу, от кого бы она ни пришла. Во время Столетней войны (уж не знаю, насколько это верно), его предки сражались на стороне англичан. Против французов. И он не прочь бы сейчас сделать то же самое. На вашей стороне. Другое дело, что сейчас не четырнадцатый век и у него нет вассалов, которые бы пошли за ним в бой. Но вот помочь Вам финансами он, пожалуй, и мог бы…
— Так пусть и помогает!
Священник покачал головой.
— Увы, этот человек не привык первым идти навстречу. Я же говорю Вам, что у нас еще живы пережитки феодализма. Он умный, тонкий, начитанный человек, получил блестящее образование, но иногда ведет себя как мелкий князек. Ни за что не сделает первого шага. Вот если к нему приедут, тогда да! Тогда он и за стол Вас посадит, и будет вежливым и обходительным. Но сам первый и пальцем не шевельнет Глупость, конечно. Но неприятно. Да, жаль, что мы не можем к нему отправиться.
— Не можем? А почему?
— Далековато. Отсюда до его замка двенадцать километров. Когда я был моложе, то вполне мог дойти туда пешком. Но не сейчас, в мои шестьдесят девять… А на велосипеде, простите, я не езжу.
— Если этот человек действительно чем-то может нам помочь, то я могу поговорить с полковником Шмидтом У него автомобиль с шофером. Уж на автомобиле-то Вы поедете?
Священник задумался. Кажется, он слегка колебался.
— Я, конечно поеду… Если ваше начальство согласится.
— Я поговорю с Шмидтом. Нам очень нужна сейчас поддержка.
Поддержка нужна была — и это было еще мягко сказано. Мало того, что вопреки всем ожиданиям местные патриоты-сепаратисты оказались жалкой каплей в море недоверчивых и откровенно враждебных людей, да еще и денег у них почти не было. В придачу к этому в последнее время в окрестностях объявились отряды местного Сопротивления. На дорогах было неспокойно. Если то, что говорит священник — правда, то, возможно, дружба с местным «феодалом» окажется полезной. И не только в смысле денег. Все-таки он здесь свой человек, на его авторитет может быть и можно положиться.
