– Ладно, потом решим о ПИНГВИНе, – сказала Дунька и закрыла сбор.
В раздевалке она не постеснялась подойти ко мне и заявить, что действовала, мол, из принципа. Значит, я не имею права обижаться.
Если бы не девчонка, стукнул бы!
– Я вот сейчас Глюку все опишу про тебя на бумажке, – говорю, – а он в Центр передаст. Про твой моральный облик. Хочешь?
– И пожалуйста! Если там наши, они поймут. А если какие-нибудь не наши, то и разговаривать с ними не о чем!
Выпрямилась и ушла, как ходячая каланча.
Вот так они меня переизбрали.
Сначала я не придал этому значения, хотя и обидно было. Лезут не в свои дела. Дома я и вправду написал, что было на сборе. Но ПИНГВИНу не стал пока показывать. А то подумают там про нас бог знает что! Я все еще надеялся, что они пошумят и успокоятся. Никто же не знает, как хранить планету!
Но я ошибался.
Глава 5. Дмитрий Евгеньевич
Поначалу наши хранители развили бурную деятельность. Они раструбили о своем почине на всю школу, а потом и на район.
Корреспондентка приехала. Такая молодая, с диктофоном. Они ей наговорили: «Миссия доброй воли… Ответственность перед будущим…». У нас говорить умеют.
Каждый отряд провел выборы пионерских патрулей. Хранителей планеты развелось, как муравьев. Вот в Центре обхохочутся, когда узнают! Мне пока весело было. Я знал, что ПИНГВИН при мне, а мои параметры – в Центре Вселенной. Что хочу, то и делаю.
Дуня и ее команда клеили альбом с важными для планеты сведениями – сведения доставал куролесовский папа: уровень безработицы в капиталистических странах, советские мирные предложения… В общем, сами знаете.
Мне тоже поручение дали. Я должен был собрать материал о советской космической программе. Дунька сказала, что если справлюсь, они меня примут кандидатом в Хранители! Пожалела!
Я рассмеялся ей в лицо.
– Единственный законный Хранитель планеты – это я, – говорю. – Все остальные – самозванцы. ПИНГВИН принадлежит мне, что хочу, то и передаю в Центр! Вот так.
Сказать-то сказал, но на душе стало тоскливо. Вовсе я их не испугался. Знаю я эту организованную активность! Я оттого тосковал, что не мог для себя работу придумать. Какие сведения в Центр передавать? Не вечно же Глюку читать энциклопедию! Кстати, и с энциклопедией этой я намучился: приходилось прятать ее от мамы и не позволять Глюку читать, когда родители были дома.
Как вдруг приглашает меня в гости Дмитрий Евгеньевич, наш историк!
Он у нас странный. Одни учителя любят отличников, другие – тех, кто думает по-своему. А Дмитрий Евгеньевич любит одну Катю Тимошину. За что – непонятно. Она не отличница, тихоня, от нее и слова-то не добьешься.
Когда Хранителей выбирали, Кати будто в классе и не было. Сидела в уголке и смотрела в окно на воробья.
Ну ладно! Это его дело – кого любить. Катю так Катю. Но после выборов хранителей, когда моя тайна раскрылась, чувствую, Дмитрий Евгеньевич стал ко мне внимание проявлять. Раньше спросит пару раз за четверть, выведет тройку, и привет! А теперь стал поднимать на каждом уроке. Пришлось учебники читать. Скоро я на четверку выполз. Но без всякого удовольствия. История – это же такая скука!
Но главное – Дмитрий Евгеньевич стал смотреть как-то ласковее. Называл при всех Боренькой. В общем, стал выделять. Мне неудобно было, а что делать – не знал.
И вот он пригласил меня домой. Тайком! Остановил на лестнице и сунул бумажку с адресом.
Мне это не понравилось. Чего ему нужно? Никогда меня учителя домой не приглашали. Нечего мне там делать! А попробуй не пойди. Обидится.
Вечером я энциклопедию у Глюка отобрал и оставил его с родителями дома. Папа уже привык, что Глюк смотрит вместе с ним телевизор. А Рыжий терпел. Помнил про крепкий клюв.
Я сказал, что иду заниматься к Дуне по математике. И ушел.
Дмитрий Евгеньевич меня встретил, как родного. Помог куртку снять. Жене представил по имени-отчеству:
– Борис Александрович, – говорит.
Дочка его, десятиклассница, вышла в прихожую на меня посмотреть. Мне ужасно не по себе стало. Будто я какой иностранец.
– Наташенька, принеси нам чайку, пожалуйста, – говорит историк дочке. И ведет меня в свой кабинет.
Мне даже уютно стало. Все как родные друг с другом. Не то что у нас. Мама следит только, чтобы я вовремя поел и заснул. Папа мой дневник по субботам смотрит. А так – все своими делами заняты. Но считается, что наша семья благополучная. Вы как думаете?
В кабинете у историка книг – полно! От пола до потолка. Настольная лампа, потертый ковер… На стене фотографии каких-то незнакомых людей. Я только Льва Толстого узнал.
Дмитрий Евгеньевич не торопится. Ждет, когда я привыкну. Он вообще мягкий. Мы этим пользуемся. На его уроках никакой дисциплины. Он нас не умеет «держать в ежовых рукавицах», как Татьяна Ильинична.
Интересно, что это за рукавицы такие? Вы не видели?
Дочка чаю принесла, поставила поднос с чашками на письменный стол. Мы с историком уселись рядышком на стульях.
– Боренька, я вас пригласил, чтобы серьезно поговорить, – начинает он. А сам придвигает ко мне чай и печенье.
Я, конечно, оглянулся. Кого это «нас» он пригласил? Никого больше нет. И тут до меня дошло, что он ко мне на «вы» обратился! Я чуть со стула не упал.
– Я слышал, – говорит, – что вы теперь Хранитель планеты?
– Дмитрий Евгеньевич! – я взмолился. – Не надо! Называйте меня, как раньше! Я так не привык.
– Привыкайте, – говорит, – голубчик. Эта форма, – говорит, – естественная для человеческого достоинства. А оно от возраста не зависит.
Я в чай уткнулся. Ничего не понимаю: про какое это он достоинство говорит? Я это слово только в книжках видел, да и то редко… А вы? Нет, правда, – разве оно в жизни нужно?
– Итак, вы теперь Хранитель… – повторил он.
– Да это у нас такая пионерская игра, – говорю я вяло. – Мы готовимся к контакту с внеземными цивилизациями… Дисциплину повышаем, успеваемость…
Скучно было врать, но что поделаешь? Не рассказывать же ему про Марцеллия. Не поймет.
– Зачем вы говорите неправду? – вдруг спрашивает. – Я же знаю, что вы один – настоящий Хранитель.
– Откуда вы знаете? – удивляюсь.
– Дело в том, что мой отец был Хранителем…
Вот это да! У меня даже челюсть отвисла. Хорошенькая новость! Теперь понятно, почему историк со мной любезничает. Если не врет, конечно. А зачем ему врать?
Пока я лихорадочно размышлял, Дмитрий Евгеньевич встал и подошел к портрету старика на стене. Я понял, что это его отец.
– Он мне рассказывал перед смертью. Все было в точности так же, как у вас… Золотая пыльца космической энергии и добрый вестник.
