– Так не сама ли это Лизавета Григорьевна распространяет просвещение между крестьян? – догадался Берестов и развел руками: – Non, c'est unique! Vraiment c'est un charme!..
– Я не по-нашему тоже могу… – сказала Лиза.
– Неужто? А ну-ка!
Лиза подумала и спросила таинственно:
– «Гутмонин» – знаешь, что такое?
– Ну, что? – улыбаясь, спросил Алексей.
– «Доброго вам здоровьичка», значит. По-аглицки…
Тут уж Берестов прямо покатился со смеху. Даже пес залаял от восторга. Лиза не удержалась, прыснула – и тоже раскатилась колокольчиком. Так они стояли и смеялись посреди дороги, то хлопая себя по бокам, то показывая друг на друга пальцами; и пес радостно прыгал между ними, и птицы гомонили над головами.
– Однако, – спохватилась Лиза, переведя дух, – болтая с тобою, грибов не наберешь… Иди-ка ты, барин, в сторону, а я в другую. Прощения просим… – в пояс поклонилась она ему.
Алексей утирал набежавшие от смеха слезы.
– Да как же тебя зовут хоть, душа моя? – спросил он.
– Акулиной зовут, – ответила Лиза и заспешила по тропке в сторону от дороги.
– Акулина! – крикнул Берестов, и в березовой роще будто аукнулось: «…Акулина-а!»
– Скоро буду в гости к твоему батюшке, жди!..
Лиза остановилась, испуганно оглянулась.
– К какому батюшке?.. – еле вымолвила она.
– К Василью-кузнецу, – Алексей шел к ней.
– Что ты, что ты! – возвразила с живостию Лиза, возвращаясь. – Ради Христа, не приходи…
– Что так?
– Коли дома узнают, что я с барином в роще болтала наедине, то мне беда будет… Отец прибьет меня до смерти!
– Да я непременно хочу с тобой опять видеться!
– Ну, я когда-нибудь опять сюда приду за грибами…
– Когда же?!
– Да хоть завтра.
Они опять стояли рядом. Их руки соединились. Лизины тонкие пальчики хотели высвободиться, пальцы Алексея удерживали их.
– Милая Акулина, расцеловал бы тебя, да не смею… Так завтра, в это время, не правда ли?
– Да, да… Да пусти же, барин, мне домой пора…
– И ты не обманешь меня?
– Не обману.
– Побожись!
Она, наконец, освободила руки и перекрестилась:
– Ну, вот те Cвятая Пятница, приду.
И побежала прочь, теряясь меж березовых стволов.
Алексей счастливо смотрел ей вслед, потом вдруг сорвал с головы картуз, запустил в небо и навскидку пальнул по нему из ружья.
Картуз разлетелся в пух и прах.
…Лиза открыла скрипучую дверь, навешенную в воротах конюшни, и шагнула в полумрак, где жарко блестели глаза лошадей в стойлах да выгибались дуги повозок, да блестели лаком крылья колясок.
– Настя!.. – шепотом позвала Лиза. – Ты здесь?
– А?! Что?.. – испуганно всполошилась Настя совсем рядом.
Она, оказывается, спала на сиденьи барской кареты, подложив под голову узелок с одеждой барышни.
– Фу, как ты меня напугала!.. – вскрикнула Лиза. – Спишь, никак?
– Ну и сплю… А че мне делать? Мне поутру миловаться не с кем… – съязвила Настя.
Но Лиза уже торопливо расплетала косу и пропустила ее слова мимо ушей.
– Давай скорей одеваться!
– Ну, расскажите же, барышня! – нетерпеливо спросила Настя. – Виделись с ним?
– Да, повстречались…
– И… что?
– И ничего. А ты что думала?
– Целовал вас?
– Вон что сочинила!.. Да как он посмел бы!
– Очень бы и посмел, – сказала Настя. – А то я не знаю!
– Нет, Настя… Не трогал он меня, да я и не далась бы!
Лиза начала переодеваться – сняла сарафан, рубашку…
Лошади, повернув морды, скосили любопытные глаза.
С помощью Насти Лиза облачилась в свое платье.
– …Мы просто поговорили и… разошлись.
– И все?! – разочарованно спросила Настя.
– И все… – вздохнула Лиза, опуская голову, и вдруг победно вскричала: – Завтра утром опять встретимся!
Она толкнула Настю в бок, отчего служанка завалилась на охапку сена, подле которой они разговаривали.
– Ай да барышня! Ну, вот так давно бы! А то… – Настя хохотала, катаясь на сене.
Григорий Иванович хлопнул добрую рюмку водки, спрятал в шкафчик графин и рюмку и, дернув плечом в сторону укоризненного взгляда мисс Жаксон, уселся за стол, на котором уже был накрыт завтрак.
Мисс Жаксон, как всегда, нарезывала тартинки.
– Good morning, – сказала Лиза, входя. – Что значит: «Доброго всем здоровьичка»!..
– Morning… – мисс Жаксон округлила глаза.
– Морнинг, морнинг, душенька! – радостно приветствовал ее отец.
Чмокнув папеньку, Лиза заняла свое место.
– Ты, говорят, гуляла поутру… – начал отец, отведывая тартинок. – Это похвально. Нет ничего здоровее, как просыпаться на заре! Не так ли, мисс Жаксон? – при этом он неприметно подмигнул дочери.
– Early to bed and early to rise… – начала мисс, а Лиза и Григорий Иванович хором закончили:
– …makes the man healthy, wealthy and wise!!..
Мисс Жаксон поджала губы и уткнулась в овсянку. Добрейший Григорий Иванович постарался загладить эту беззлобную шутку, продолжив разговор:
– Ты помнишь, Лизанька, сколько жил Левенгук?
– А кто это, папенька?
– Ну, Лизок…
– Miss Bethy, were studying this scientist! – сказала мисс Жаксон. – Мы учить о нем его жизнь прошлом годе.
– Ах, я забыла! – беспечно отозвалась Лиза. – Так кто же это?
– Этот голландец изобрел такой прибор, в котором видны мельчайшие твари. Но дело совсем не в этом, – отец наставительно поднял вилку. – Он прожил девяносто один год! И все потому, что вставал каждый день в пять утра и отправлялся собирать свои коллекции. Зимой и летом!..
– И совсем не пил водка, – вмешалась мисс Жаксон.
– Это уж конечно… – смущенно крякнул Григорий Иванович.
– Я теперь тоже собираю коллекции, – сказала Лиза.
– What is kind of your collection? – язвительно поинтересовалась мисс Жаксон.
– Это такие… усатые… Впрочем, весьма симпатичные! Водятся в рощах, выходят на охоту рано-рано…
– Тебе удалось поймать хоть одного? – спросил Григорий Иванович, слушавший с интересом.
