Венедикт многозначительно умолк.
Валерия сидела неподвижно и только медленно бледнела. Дыхание ее стало глубже.
– Тогда, – продолжал Венедикт, – я проснулся и сыграл ту песнь.
– Но кто была эта женщина? – проговорил Иннокентий.
– Кто она была? Жена одного индийца. Я встретился с нею в городе Дели… Ее теперь уже нет в живых. Она умерла.
– А муж? – спросил Иннокентий, сам не зная, зачем он это спрашивает.
– Муж тоже, говорят, умер. Я их обоих скоро потерял из виду.
– Странно! – заметил Иннокентий. – Моя жена тоже видела нынешней ночью необыкновенный сон,
Венедикт пристально взглянул на Валерию.
– …Который она мне не рассказала, – добавил Иннокентий.
Валерия встала и вышла из комнаты.
– Что ж, я уезжаю в Петербург, вернусь вечером… – Венедикт встал из-за стола и вышел из комнаты.
Малаец последовал за ним.
Иннокентий несколько мгновений сидел в глубокой задумчивости. Затем решительно сорвал салфетку с груди и выбежал прочь из столовой.
Он ворвался в свою художественную мастерскую, где на мольберте стоял холст с недописанной картиной, изображавшщей обнаженную Валерию у пруда.
– Лера! – позвал он.
Ответа не было.
Иннокентий заглянул в спальню – тоже никого.
Тогда он выбежал в сад, сначала пошел по аллее быстрым шагом, потом побежал. У пруда ее не было, в беседке тоже. Наконец он увидел жену на дальней скамье в заброшенной аллее. Она сидела с опущенной головой и скрещенными на коленях руками, а над нею, выделяясь на темной зелени сада, мраморный сатир с искаженной злобной усмешкой лицом играл на свирели.
Иннокентий подбежал к ней.
– Что с тобою, друг мой? – он опустился перед нею на одно колено, поцеловал руки.
– Болит голова… Мне как-то не по себе…
– Тебе надо развеяться, это дурной сон… Знаешь что? Пойдем на сеанс, ты посидишь в мастерской, а я напишу твою головку. Получается недурственная картина, надо ее закончить! – с деланным воодушевлением уговаривал жену Иннокентий.
– Я готова, – она поднялась со скамьи.
Они пошли к дому.
Когда проходили мимо бывшей конюшни, где теперь стоял автомобиль, услышали ржанье.
– Это белая… – сказала она. – Зачем ему две лошади?
– Ты узнаешь их по ржанью? – улыбнулся он.
– Да, ведь подает голос только белая…
– Белый, – поправил он. – Это жеребец.
– Пускай так. Каждый вечер малаец выводит его гулять, и, проходя мимо моего окна, конь ржет. Я боюсь его! – сказала Валерия.
– Успокойся, ты просто не выспалась.
Они поднялись в мастерскую. Иннокентий усадил жену в кресло в трех шагах от себя, надел рабочую куртку, принялся устанавливать мольберт.
– Ну что ж… Начнем, – сказал он и нанес первый мазок на холст.
– У тебя сегодня другое выражение лица… Не то, что было тогда, – заметил он.
– Неудивительно. Лицу свойственно менять выражения.
– Да, конечно… Нет, это от платья. У обнаженной женщины другой взгляд, – сказал Иннокентий.
– Ты так считаешь?
– Я попрошу тебя. Разденься, пожалуйста.
Она пожала плечами, принялась раздеваться. Он смотрел на нее все более и более заинтересованно, потом взволнованно. Отложил кисть и подкрался к ней сзади. Обхватив жену, Иннокентий повернул ее к себе и поцеловал в губы.
Она не ответила ему. Не сопротивлялась, но была совершенно безжизненна.
Он отступил в досаде.
– Прости. Я не сдержался.
Она подхватила снятое уже платье и направилась к выходу. Иннокентий провожал ее взглядом, затем, когда она скрылась на лестнице, схватил кисточку и с размаху швырнул ее на пол.
Слуга-малаец зажег курильницу в павильоне, потом другую…
Сизый дым стлался по воздуху к окну.
Малаец вышел в сад и, семеня, пошел по аллее к дому хозяев, внимательно рассматривая песчаную дорожку. В одном месте он наклонился и прочертил палочкой на песке какой-то знак, затем отмерил от него несколько шагов и прочертил второй, а палочку воткнул в песок рядом с ним.
Его действия были загадочны и почему-то пугающи.
Венедикт вернулся к вечеру. Он проследовал к своему павильону по аллее. Увидел на открытой террасе наверху Иннокентия и весело помахал ему рукой.
Иннокентий ответил ему тем же, но его приветствие было не столь оживленным.
Венедикт вошел в павильон, и они со слугою поприветствовали друг друга по восточному обычаю, сложив ладони перед грудью и кланяясь.
Затем Венедикт разделся до пояса и сел на низкий кожаный пуф. Малаец уже приготовил растирания. Сделав несколько пассов над головою Венедикта, он принялся натирать его мазями. Глаза Венедикта были прикрыты.
В зеркалах, окружавших комнату бессчетное число раз отражались две фигуры в синеватом дыму курильниц.
Венедикт вошел в столовую с небольшой книжкой в руке. Иннокентий встретил его, пожал ему руку. Валерия сидела за столом и читала журнал.
– Добрый вечер! – поклонился ей Венедикт.
– Здравствуйте, Венедикт, – спокойно сказала она.
Венедикт сел за стол, положил перед собою книжку.
– Новый поэт. По-моему, превосходный, – указал он на книжку.
– Николай, подайте, пожалуйста, кофе, – распорядился Иннокентий.
Камердинер с поклоном удалился.
Валерия взглянула на книгу.
– Кто же? – спросила она.
– Некто Александр Блок. «Стихи о Прекрасной Даме».
– Вот как? – иронически проговорил Иннокентий. – Где же он встретил Прекрасную Даму в наше прозаическое время?
Венедикт взял томик.
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.
В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей,
А в лицо мне глядит, озаренный,
Только образ, лишь сон о ней, —
прочел он. – Не правда ли, красиво?
– Излишне красиво, – поправил Иннокентий.
– А что скажет прекрасная Валерия? – шутливо спросил Венедикт.
– Обман. Все обман… – произнесла она, как бы про себя. – И стихи, и лампады… И сны.
– Сны – нет! – вдруг горячо возразил Венедикт. – Вы знаете, есть новейшая философская теория о том, что никакого сна нет. Это другая реальность, и еще неизвестно, какая из двух реальностей истинней…
