На Иване и Максиме были белые рубахи с длинными свободными рукавами типа той, в которой Жюльена Сореля вели на казнь в фильме «Красное и черное».
Уже завечерело. В сельве зловеще свистали ночные колибри и финдусы, гамадрилы спали.
В камере горел керосиновый ночник на трех пальчиковых батарейках, создавая тревожное скупое освещение.
Иван сидел на нижних нарах, напряженно размышляя. Вадим лежал над ним на верхних нарах, уставясь глазами в потолок. Между прочим, Перес специально заказал двухъярусные нары в карцер, чтобы министрам было привычней.
– А может, попробовать, Вадим? – спросил Иван.
– Страшно, Иван… Не созрел я для такого поста. Председатель комитета госбезопасности! Подумать только.
– Не боги горшки обжигают, – заметил Иван.
– Репрессировать начну. Не удержусь… Начну стремиться к бесконтрольной власти. Схема известная, – вслух размышлял Вадим.
– А ты удержись.
– Как же тут удержишься?! Ты эти хари видел?! – Вадим рывком сел на нарах, свесил вниз пятки, которые оказались перед носом Ивана.
– Да, народец еще тот… – вздохнул Иван, чуточку отодвигаясь. – Поэтому и хочется порядок навести. Ты бы в комитете действовал, а я в министерстве. Рука об руку. Ольге бы газету дали…
– «Касальянская правда», – сострил сверху Вадим.
– «Касальянский патриот», – поправил Иван серьезно. – Люди-то здесь русские. И за лесом русские, говорят…
– Ну, ладно. А Перес? Его же убирать придется! Путчевать! Вспомни ГКЧП.
– Что это такое? – спросил Иван.
– Эх, темнота… Путчисты. Пуго твой.
– Почему мой? – обиделся Иван. – Я с ним водку не пил. Надо будет – и путч устроим.
– Не, не пойду. Не уговаривай, Ваня. Руки чешутся – засадить всех в кутузку и расстрелять. Я себя знаю. Потом стыдно будет. Могу, между прочим, и товарищей по партии под горячую руку…
– Тогда не надо. Тогда будем помирать. – Иван завалился на нары.
– Ну, скажешь тоже… Вышлют – максимум, – неуверенно сказал Вадим.
Он вдруг заметил, что часовой смотрит в глазок.
– Эй! Принеси воды, – крикнул он по-испански.
Глаз часового исчез, через минуту дверь открылась, и часовой внес в камеру две бутылки пепси.
– Прокурор протрезвел? – спросил Вадим, принимая пепси.
– Нет, господин прокурор еще спит, – ответил часовой.
– Когда же он нас допрашивать будет, скотина? Мы и так здесь без санкции сидим, – сказал Вадим по-испански и добавил по-русски для друга: – Слышь, Вань, прокурор еще дрыхнет.
– Пускай уж лучше дрыхнет, – сказал Иван, открывая бутылку пепси об угол нар. – Слыхал, за что он у нас сидел? Нарушение социалистической законности. Лютовал, значит… Охота тебе с ним связываться?
– Так ведь расстреляют без суда и следствия, Ваня! Я же знаю, как это делается! – вскричал Вадим.
– А тебе нужно, чтобы через суд расстреляли? – ехидно заметил Иван.
Часовой, тупо послушав незнакомую речь, удалился. Лязгнул засов. Прошло не больше минуты, как за окном послышался тихий возглас:
– Ку-ку!
Узники подняли головы. За зарешеченным окном виднелось улыбающееся приветливое лицо Бранко Синицына.
Иван молча погрозил ему кулаком.
– Издеваешься, гад!
– Сейчас вам принесут передачу. Прочтите это! – сдавленным голосом произнес Бранко, бросая в открытую форточку сложенную в четыре раза записку.
Вадим поймал записку и поспешно спрятал ее, потому что часовой вновь вошел в камеру с картонной коробочкой в руках. Бранко исчез из окошка.
– Вам передача, – сказал часовой.
Вадим спрыгнул с верхних нар, принял коробочку. Часовой потоптался, видимо, ожидая, когда коробочку откроют, но не дождавшись, ушел. Только тогда Вадим уселся рядом с Иваном и осторожно открыл крышку.
– Клюква в сахаре… – удивленно констатировал Иван.
Глава 12
Государственный совет
За круглым столом, где еще недавно шли переговоры, на этот раз заседал Государственный Совет вольной республики Касальянка. В полном составе сидели члены кабинета, в том числе и Алексей Заблудский; на почетном месте, в деревянном кресле с высокой резной спинкой, восседал дон Перес де Гуэйра. У дверей зала дежурили солдаты, а у стены притулился на стуле Бранко Синицын, на коленях у которого как бы невзначай лежал автомат.
– Начинаем заседание Государственного Совета, – объявил Перес. – На повестке дня обсуждение поставок чая, утверждение плана по экспорту. Это первое… Второе: вопрос о незаконном проникновении в страну агентов Интерпола, арестованных по представлению прокурора… Где он, кстати?
– Запой у него, – тихо сообщил министр юстиции.
– Ладно, без него разберемся. В третьем пункте – разное. По первому вопросу докладывает министр внешней торговли. Прошу.
Поднялся солидный мужчина, действительно похожий на министра, в прошлом – председатель облисполкома, получивший срок за взятку. Держа перед собой листок, он принялся докладывать.
– План по экспорту на первое полугодие выполнен на сто семьдесят процентов. Сверхплановые закупки произведены Японией, Южной Кореей, Сингапуром. Поставки Соединенным Штатам остались на прежнем уровне.
– А когда ж в Россию продавать будем? – раздался голос министра здравоохранения.
– Вот, уже купили небольшую партию, – указал Перес на Федора. – Сто двадцать килограммов. Дальше будем больше.
– Как намереваетесь использовать?
– Чтоб я знал! – воскликнул Федор. – Я в глаза вашего чая не видал.
– Я приложу инструкцию для покупателей. Пойдет, как и везде, по коммерческим структурам, – сказал Перес.
– Национал-радикалов поите и этого… Жириновского! – воскликнул Илья Захарович.
– Там есть клиенты. Много, – утвердительно кивнул Перес, давая понять, что обсуждение закончено. – Прошу утвердить отчет. Кто за?
Все министры дружно подняли руки. Бранко тоже поднял.
– Единогласно. Переходим ко второму вопросу. Слово министру юстиции, – сказал Перес.
Поднялся министр юстиции – небритый желчный тип с бородкой.
– Я кратко, если можно. Расстрелять ментов – и дело с концом. Чтобы неповадно было.
– Я против! – выкрикнул Алексей.
– А ты кто такой? – удивился министр юстиции.
– Он министр культуры. Уже третий день. Вы же знакомились на брифинге, – укоризненно сказал Перес.
Знакомство Заблудского с юристом состояло в том, что их вынесли вместе из банкетного зала.
