– Мадонна миа… – проговорила она, увидев Вадима.
– Исидора… – дрогнувшим голосом произнес капитан.
Донья, не долго думая, выпрыгнула из окошка и, поспешно прикрыв ставни, бросилась в объятия Вадима. При этом простыня, в которую была завернута Исидора, спала с плеч, но счастливые влюбленные даже не заметили этого. Впрочем, как и карабинов, которые сильно мешали объятиям. Иван несколько секунд наблюдал за ними остановившимися глазами. Наконец его молнией прожгла мысль, что Пенкина тоже здесь, рядом!
– Оленька, Оленька… – задыхаясь, произнес боец и, подбежав к избе, буквально впрыгнул в окно, из которого только что выскочила донья.
– Ах, Вания так неосторожна! – молвила донья, вслед за чем из дома раздалось утробное рычание, и ровно через секунду чемпион по боди-реслингу птицей вылетел из окна и распластался на земле. А в окне возникло прекрасное в своем гневе усатое лицо Керим-бея.
– Вах! – воскликнул он. – Почему без стука?!
– Исидора… – прошептал Вадим, отодвигая от себя голую донью. – Кто этот господин? Почему он в твоем доме?
– Я у себя дома! – прогремел балкарец.
Исидора подняла простыню, снова завернулась в нее и застыла в позе оскорбленной невинности.
– Это хозяин гостиница, – сказала она.
– А где Ольга? – спросил Иван.
– Она – другая гостиница, – сказала донья.
Иван потребовал немедленно показать ему эту другую гостиницу, и все, включая Керим-бея, который бросал на донью жаркие взгляды, отправились к дому уфолога. Донья так и отправилась в простыне, обмотавшись ею наподобие сари.
Трудолюбивый уфолог уже был на плантации. Выслушав гостей, он сопроводил их в комнату Ольги, где Пенкина трудилась над очередным репортажем из Касальянки.
Крепенькая, кругленькая, пышущая нерастраченной любовной энергией Ольга живописала государственный строй Касальянки с искренним восхищением. Появление Ивана явилось восторженной точкой.
Пенкина отбросила авторучку и повисла на Иване.
– Ванечка! Тут некоторые уже венчаются, а тебя все нет!
– Сейчас… Мы это дело мигом… – бормотал Иван, тиская Ольгу в объятиях.
Исидора встрепенулась и, схватив Вадима за запястье, приблизила его руку к себе. Вадим неправильно истолковал этот жест, попытался притянуть донью, но в данном случае это было излишне. Исидора хотела лишь взглянуть на часы Вадима – который час.
– Утренние восемь, – возвестила она. – Мы имеем четыре часов.
– Для чего? – не понял Вадим.
– Чтобы женить тебя на мой! – ткнула она себя в простыню.
Пенкина завизжала от радости. Молочаев растерянно огляделся по сторонам. Его профессиональное диссидентское самолюбие было задето. Он находился в деревне уже с полчаса, а его присутствия просто не замечали.
Последним дошло до Керим-бея. Непостижимое коварство доньи, завернутой в простыню с постели, где она еще несколько часов назад… Вах! Керим-бей повернулся на своих высоких балкарских каблуках и вышел вон. По-видимому, пошел стреляться, только из чего?
Ведь единственный пистолет был у Муравчика, а единственный Муравчик прятался в сельве неподалеку от аэродрома, ожидая бегства из Касальянки.
Последующие четыре часа были посвящены лихорадочным приготовлениям к еще двум свадьбам, которые решено было играть немедля, не дожидаясь новых осложнений, которые могли вот-вот наступить с приходом банды министров.
Во-первых, известили отца Василия и старосту деревни.
Во-вторых, поставили в известность Бикова и его художницу с гамадрилами.
Биков сказал:
– Спасаться – так вместе!
Неизвестно, было ли это ругательством.
В-третьих, известили жителей деревни, и они нанесли из своих сундуков кучу свадебного тряпья, чтобы приличествующим образом одеть женихов, невест и шаферов.
К одиннадцати часам все три пары были разнаряжены. Невесты – в длинных белых кружевных платьях с фатами, женихи – в черных смокингах с белыми бабочками, шаферы – в безукоризненных костюмах. Кстати, шаферами стали:
– у Бикова с Риммой – начальник генерального штаба Максим;
– у Пенкиной с Иваном – диссидент Молочаев;
– у доньи с капитаном – вызванный с аэродрома Антон Муравчик.
В полдень под торжественный благовест на площади перед храмом собралось все население Касальянки до единого человека, включая грудных детей в колясках и на руках.
Струнный октет заиграл свадебный марш Мендельсона. Три пары в свадебных одеяниях вошли в храм. Мальчики несли за невестами длинные шлейфы. И началось венчание.
Поскольку это таинство церкви наряду с крещением и отпеванием является делом сугубо личным, мы не будем останавливаться на нем подробно. Скажем только, что все было честь по чести, как и подобает в России, даже если она за семью морями.
Горели свечи, пели певчие, Христос благословлял тремя перстами ненормативного Бикова, иноверку Исидору, бойцов Интерпола, девственницу Римму и сотрудницу бандитской газеты Ольгу Пенкину. Он всех принимал и понимал, так же как и действующий от его имени отец Василий.
Деревенский староста Брусилов заботливо хмурил лоб, поскольку эта тройная свадьба порождала несколько проблем сразу: как отнесется Отец и Благодетель к женитьбе бывшей супруги? бывшего министра? где будут жить молодожены? И так далее.
Молочаев, державший венец над головою Ивана, впервые, может быть, усомнился в необходимости вечной борьбы и тоже захотел чего-то более мирного и прочного, чем жизнь холодного фотографа в пещере.
Донья нетерпеливо покусывала губы, поскольку рвалась в бой. Она уже успела изложить Вадиму свой план, и капитан принял его, равно как и свою долю от миллионного чека.
Молодожены Иван и Ольга были просто ошарашены сообщением о найденном чеке и тут же решили строить домик в деревне, заводить корову и плантацию, устраиваться и обживаться.
«Бог не выдаст, а Министерство внутренних дел не съест», – думал Иван, стоя под венцом.
Была одна закавыка – за деньгами нужно было лететь за триста километров. Эта проблема волновала донью и Антона Муравчика, который с венцом в руках стоял за спиною Вадима.
Отец Василий благословил новобрачных, хор спел «Многая лета», молодожены расцеловались, и процессия, во главе которой шли три молодые пары, двинулась к площади.
Брусилов на ходу пытался отговорить донью и хотя бы перенести вече на более позднее время – после свадебного обеда, но Исидора была непреклонна. Она хотела открыть глаза народу до свадебного пира.
Звонарь ударил в набат, возвещая последний акт этой народной драмы.
Глава 24
Вече
Густой колокольный звон стоял над Касальянкой. Русская колония собиралась у открытой деревянной эстрады, где уже стояли Брусилов и духовный отец.
