– Принимали ванну в рабочее время на рабочем месте! В ванной комнате следы мытья.
– Это жильцы, – парирую.
– Жильцы на работе.
– Это Виктория Львовна, – обороняюсь дальше.
– А то мы не знаем привычек Виктории Львовны! Ваш почерк… Петр Васильевич, вы видели, как эта дама принимала ванну?
Правдолюбец закатывает глаза, вздыхает и говорит:
– Видел.
– Вы меня в ванной видели?! Ну, знаете!.. – я вне себя от возмущения.
– Нет, я вас в ванной не видел. Вы оттуда вышли, – оправдывается он, не зная куда девать глаза.
– Я мыла руки! Я должна работать чистыми руками!
– И все-таки голова у вас влажная, – заключает Горгона. – Я вынесу вопрос на профсоюзное собрание.
– Выносите куда хотите.
– Пойдемте, Петр Васильевич.
Они направляются к двери. Хмырь пытается взглядом попросить у меня прощения, но я игнорирую. Хлопает дверь.
– Шпиона нам только не хватало… – вздыхает Ира после паузы.
АННА СЕМЕНОВНА: Утром у нас ну прямо цирк, ей-богу!.. Вот уж попала в учрежденьице на старости-то лет. Хотя мое дело маленькое – пропуска проверять и проявлять бдительность.
Перво-наперво появились эти прошмондовки, сабуровские двойняшки Валька и Галька. Здоровые кобылы, уж замуж пора. Сегодня чуть ли не голышом, на ногах вязаные носки до колен, головы обмотали лентами, чтоб прическа не мешала. Одинаковые, как две капли молока, и такие же белые. Упитанные.
– С добрым утром, Анна Семеновна!
– Ну, здравствуйте…
Включили музыку – не приведи Господь! – и сразу начали дергаться. Скачут, задницами вертят, стыдно смотреть. Пол ходуном. Называется аэробика.
И тут же в дверях Горгона, как назло. Показала пропуск честь по чести, кивнула.
– Анна Семеновна, почему танцы в служебном помещении?
А что я ей скажу? Попробуй им запрети.
– Это аэробика! – скачет Валька.
– Прихожая общая! – выдрючивается Галька.
– Я буду ставить вопрос.
– Ставьте! – разворачиваются и дергают задом.
Горгона пошла к себе – будто аршин проглотила. Принципиальная. Жалко ее. Никого у ней нет, одна служба.
ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Каждое утро с тяжелым сердцем прихожу к себе в кабинет, достаю журнал прихода и ухода, расписываюсь и начинаю ждать сотрудников. В прихожей гремит музыка. Можно ли так работать?..
А ловко у них получается. Интересно, смогла бы я? Надо попробовать. Вышла из-за стола, согнула руку в локтях – поехали! Ногу – раз! Вторую – два!
Вваливается Ксения Дмитриевна.
– Доброе… ох!
– Здравствуйте, – принимаю деловой вид, сажусь, придвигаю ей журнал.
Она расписывается, уходит.
Настроение безнадежно испорчено.
АННА СЕМЕНОВНА: Прибежала на работу Ирка, увидела девок.
– Ой, девочки, я тоже хочу!
– Пожалуйста! – отвечают.
Ирка куртку скинула, бросила на Катькины веревки и тоже давай скакать!
– Отметься хоть сперва, – говорю.
– Успею!
Явился Слава Бусиков, художник-оформитель. Славный мужчина, только толстый. Сложил руки на животе, губу выпятил, смотрит. А чего ж не смотреть, девки ядреные. Им бы рожать, а они скачут.
– Надо секцию организовать, – наконец вымолвил.
– Вот и займитесь. Вы же у нас культорг, – Ирка отвечает.
– Это дело физорга, – Бусиков сказал и ушел отмечаться к Горгоне.
Катюшка выкатила коляску с Митей, везет в ясли. Катюшка серьезная, не то что эти. Девки расступились в пляске, пропустили ее к двери. Показала пропуска – свой и Митенькин.
– Бусиков! – я кричу, чтобы музыку переорать.
Бусиков выглянул, сразу все понял, побежал помогать Катюшке спустить коляску вниз. По-моему, Бусиков к Катюшке неровно дышит.
Вот наконец и новенький явился, что вчера Люську заложил. Скромный по первости. Достал новенький пропуск. Девки еще шибче заскакали. Новый мужчина.
– Сперва зайдите к Горгоне Михайловне, – я наставляю. – Распишитесь в журнале, не то она вам прогул закатает.
Он бочком-бочком девок обошел. Оторвать глаз не может. Скромный, а туда же. Ирка на него смотрит, как стрекоза на лягушку.
– Имею право! – кричит. – Рабочий день еще не начался.
– Да я что… Пожалуйста, – он опешил.
Пошел по коридору и наткнулся на Сабурову. Она высунулась из своей комнаты с «Беломором» в зубах.
– Девки, кончайте задницами вертеть! Марш домой!
Посмотрела на новенького, будто прицениваясь. Он дальше пошлепал. Подошла ко мне.
– Новенький?
– Новенький.
– Женат?
– Вроде, нет.
– А ты, Семеновна, точно узнай. Нам «вроде» не нужны… Я кому сказала! – на дочек.
Делать мне больше нечего, как ее прошмондовкам женихов ловить!
Девки удалились. Пришла Нина. А Люськи нет. Поди, опять опоздает.
И тут выплывает эта недорезанная буржуйка. В стеганом халате. Ей этот стеганый халат, как козе баян.
– Бонжур, – поет.
– Бонжур, чего ж не бонжур, – отвечаю.
– У вас по-прежнему хромает произношение, – огорчена.
– Мы гимназиев не кончали, – говорю нарочно.
– Помилуйте, какие гимназии! Мне же слава Богу, не сто лет. Домашнее образование плюс университет.
– А у меня минус университет. Шли бы вы, Виктория Львовна, ей богу. Я на службе.
– Пардон… Куда ж я направлялась? Склероз.
Подошла к туалету, дернула ручку. А оттуда Сабурова орет:
– Ну, кто это там?! Занято.
Ужасно огорчилась, ушла на цыпочках.
Где-то в квартире радио включили. Диктор сказал: «Передаем сигналы точного времени. Начало последнего, шестого сигнала соответствует девяти часам московского времени».
Стало пикать. А я уже его жду, красавца нашего.
С шестым сигналом отворилась дверь, и на пороге – наш начальник Сергей Ефимович. Явился – не запылился. Отец родной.
– Доброе утро, Анна Семеновна.
– Доброе утро, Сергей Ефимович.
– Все в порядке, Анна Семеновна?
– Как всегда, Сергей Ефимович.
Бачок в туалете – буррр… Начальник туда покосился, но ничего не сказал, пошел к себе.
Сабурова из туалета вышла, злая, как ведьма.
