– Да мы вас и не гоним. Живите, – говорит Нина.
– Кто не гонит, а кто и гонит.
– Женихи-то есть, Вера Платоновна? – спрашивает Ира.
– Давай лук, – я тороплю.
– Попробуйте рыбки, – Сабурова угощает. – Женихов полно. Зятья нужны. Чего мои девки в этих дискотеках делают – не знаю. Я бы давно замуж выскочила.
– Молодежь сейчас хочет красиво жить, – изрекает Виктория Львовна.
– Ну! – говорит Сабурова. Непонятно – соглашается или возражает.
Мы загружаем лук в керамические горшочки. Появляется Румянцев. Уже неделю шатается по филиалу, как привидение, место ищет. Так ему и надо!
– Заходи, Петя, не стесняйся! Хочешь корюшки? – Сабурова расцветает в улыбке. – Заходи, садись…
Он заходит. Она усаживает его за своим кухонным столом. Накладывает корюшки в тарелку. Вот и попался зять на приманку!
– Спасибо, ну что вы, – скромно отказывается, но не тут-то было. Начинает есть.
– Петр Васильевич, а как поживает программа обработки анкет социально-психологических исследований? – интересуюсь.
– Погоди! Дай поесть, – машет на меня Сабурова.
– Люсенька, я вам вручную обработаю. Я уже начала, – говорит Виктория Львовна. – Для меня это удовольствие – вспомнить расчетные работы. Я ведь бухгалтер, – поясняет она Румянцеву.
– Виктория Львовна, а что там дальше в квартире? – Румянцев показывает рукой куда-то влево. – Нет ли там свободной комнаты? Мне сидеть негде.
– Сиди у меня. А что? – сразу подхватывает Сабурова. – Девки мои обе работают сутки через трое. Дома всегда только одна… Они у меня дежурные в гостинице… Сиди себе. Места много. Можешь даже полежать…
– Петр Васильевич… – предостерегающе качает головой Виктория Львовна.
– Чего? Чего Петр Васильевич? Человеку работать негде. Должны мы помочь как соседи? По-соседски надо жить… Ешьте, ешьте… Стол приготовлю…
– Соглашайтесь, Румянцев, – говорю я.
– Спасибо… Я… Я сначала поищу там… Хорошо? – он обескуражен.
– Поищи, – жестко говорит Сабурова. – Только не заходи далеко. Заблудишься.
– Петр Васильевич, там теперь опасно, – кивает Виктория.
– И темно, – пугаю я.
– Фонарика нету? – спрашивает первопроходец.
– Свечка есть, – Сабурова дает ему свечу.
Он зажигает и неуверенно удаляется. Виктория Львовна осеняет его крестом.
Мы сгрудились в дверях и долго смотрели ему вслед – как он уходил со свечой по темному коридору, пока огонек не пропал.
РУМЯНЦЕВ: Действительно страшно. Сначала на меня упал таз со стены. Я его не заметил и задел плечом. Но это полбеды. Коридор раздвоился, я пошел по левому. Темно, тени пляшут, и откуда-то раздаются странные звуки, будто выбивают пыль из подушки.
Наткнулся на ванну. Прямо посреди коридора стоит ванна. Наклонился со свечой. В ванне множество рапир для фехтования. Уже ничему не удивляюсь.
Прошел несколько шагов и уперся в кирпичную стену от пола до потолка. Приложил к ней ухо. По-прежнему выбивают подушку.
Повернул, дошел до развилки, начал обследовать правый коридор. Звуки отчетливее. Вдруг что-то забелело в темноте. Что-то живое. Приблизился, поднес свечку…
– Ой! – крикнул детский голос, и я получил колоссальный удар в нос чем-то плотным и мягким.
Упал, заорав от страха. Свеча погасла, вылетев из руки.
– Кто здесь? – спрашиваю, дрожа.
– А ты кто? – детский голос из темноты.
– Я Румянцев, – отвечаю совершенно по-идиотски.
– А я Саша…
– Что ты тут делаешь, Саша? – спрашиваю я, ползая по полу и ища обломок свечи.
– Я наказан.
– Нет, это я наказан, – бормочу. – Говорили – не ходи…
Вдруг открывается сбоку дверь, освещая часть коридора и фигурку мальчика лет десяти в огромных боксерских перчатка, трусах и майке. В проеме показывается какой-то бородач. Борода светится по краям. Бородач пытается вглядеться в темноту.
– Что здесь такое?
– Дяденька упал, – говорит маленький боксер.
ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Когда ушел Румянцев, я сразу решила поставить вопрос перед Сергеем Ефимовичем. Дальше так продолжаться не может. Сергей Ефимович либеральничает. Нужна жесткая рука.
Я раскрыла блокнот.
– Сергей Ефимович, тут у меня данные о дисциплине. Она падает.
– Куда? – спросил Сергей Ефимович.
– Откровенно говоря, падать ей уже некуда. Вот смотрите. За последнюю неделю Людмила Сергеевна трижды принимала ванну в рабочее время…
– Чистоплотная женщина, – заметил Сергей Ефимович.
– Каждый день опаздывает. Ирина и Нина осваивают французскую кухню. Ксения Дмитриевна занимается макраме…
– Чем?
– Макраме. Вяжет узлы под руководством Виктории Львовны. Бусиков стирает пеленки.
– Бусиков – добрый человек. Я всегда говорил.
– Пока мы не выселим соседей и не закроем кухню и ванную комнату, дисциплины не будет. Пора обращаться в милицию.
– Негуманно, Горгона Михайловна… Было решение исполкома о передаче нам жилой площади и о расселении жильцов. Они потихоньку уезжают. Вольтер, например, давно уехал, – он обернулся на бюст.
– Но ведь нужны какие-то меры. Представьте себе, в прежние времена…
– О, в прежние времена… – протянул Сергей Ефимович.
– За ванну в рабочее время судили!
– Не преувеличивайте, Горгона Михайловна. Увольняли, это было. По собственному желанию.
– Ну, хотя бы. Хотя бы… А мы?
– А что, если отключить горячую воду, – придумал начальник.
– Жильцы не дадут. У Катюши ребенок.
– М-да… Впрочем, с горячей водой лучше. И кухня не помеха, если разумно…
– Так о чем же и я говорю. Если разумно.
– Может быть, разрешим ванну в обеденный перерыв? – предложил Сергей Ефимович.
– А обед?
– И обед в обеденный перерыв.
– А макраме? Пеленки?
– Вы правы, обеденного перерыва может не хватить. А увеличивать рабочий день нам трудовое законодательство не позволит.
Сергей Ефимович прошелся по кабинету, подошел к Вольтеру.
– Вот так, брат Вольтер! Это почище твоей «Божественной комедии».
Внезапно щелкнул селектор, и голос Людмилы Сергеевны спросил:
– Сергей Ефимович, вы луковый суп будете?
Сергей Ефимович виновато взглянул на меня, подошел к микрофону и сказал:
