Думал он также о том, что вот два года миновало со дня смерти его главного соперника — Тоётоми Хидэёси, а противостояние все еще не окончено. Разве так бывает?
Теперь понятно, что да.
Но когда они впервые встретились в доме князя Имагавы — сын крестьянина, кому в будущем суждено было сделаться правителем Японии под именем Хидэёси, и аристократ голубых кровей погибшего рода Мацудайро, светлейший принц Минамото, с малолетства лишенный всех привилегий и пребывающий в замке врага на унизительном положении заложника… кто мог предугадать, что такое вообще случится?
Принц еще носил свое детское имя — Такэтиё, а Хидэёси уже был воином-самураем, хотя и самого низкого ранга.
Но это-то и дало им возможность сблизиться. Несмотря на разницу во всем — в положении, возрасте, воспитании, — Хидэёси и Иэясу связало взаимное доверие друг к другу.
Такэтиё с восторгом воспринял то, с каким почтением Хидэёси, один из немногих в доме Имагава, отнесся к унаследованному мальчишкой титулу. Он никогда не насмешничал над Такэтиё, как другие.
И Хидэёси симпатизировал принцу — потому что он один из всей знати, наполнявшей замок, не считал Хидэёси выскочкой, косолапым землепашцем, а видел в нем настоящего воина-самурая.
И все-таки они были разными. Несходство характеров обнаружилось очень скоро. Причем каждый из них обладал чем-то таким, чему другой завидовал.
Как это часто случается, дружба, пораженная завистью, переродилась из взаимного уважения в соперничество.
Покинув дом Имагава в один и тот же год, сделали они это весьма по-разному.
Иэяса, повзрослев, вырвался из клетки дома Имагава и, выдержав бой, нашел защиту и поддержку в доме противника своего врага — Оды Нобунаги. Хидэёси же, выучившись воинским премудростям у своих наставников, бросил сюзерена и перешел на сторону врага, того же Оды Нобунаги, расчетливо рассудив, что не было на тот момент во всей Японии господина сильнее, и, значит, именно он поможет Хидэёси взойти высоко по карьерной лестнице в качестве военного.
Итак, снова вместе бывшие друзья служили жесткому и бескомпромиссному Нобунаге. Но служили по-разному.
Иэяса выполнял свой долг, а Хидэёси с рвением хватался за всякое поручение господина и неизменно преуспевал, добиваясь победы любыми путями, не гнушаясь ничем. Его мозг, острый как бритва, свободный от дворянских предрассудков, порою изыскивал такие методы, которые никогда не пришли бы в голову благородному человеку. Например, чтобы захватить замок Такамацу, что лежал в долине двух рек, Хидэёси поступил так: он приказал возвести дамбы вокруг замка, отчего вода поднялась и затопила всю долину, уничтожив попутно несколько деревень и ни в чем не повинных жителей. Зато осажденным в замке не осталось выбора — пришлось сдаться перед напором стихии. И Хидэёси.
В другой раз он послал своих воинов срубить в одну ночь все деревья на болоте. Много воинов погибло жалкой смертью, захлебнувшись в гнилой трясине. Но оставшиеся выстроили из бревен укрепления, с помощью которых удалось захватить цитадель в Суномате.
Но по-настоящему Япония оценила Хидэёси, когда в сражении против рода Асакура его сюзерен, Ода Нобунага, вынужден был отступить и бросил своего вассала на верную смерть…
Хидэёси нисколько это не смутило: он и сам поступил бы так же при подобных обстоятельствах. Он не искал моральных оправданий — он искал возможности победить. Благодаря своему обычному хладнокровию и выдержке он отразил наскоки врагов, прикрыл отступление предавшего его господина и вышел из схватки целым и невредимым.
После этого даже самые придирчивые критики оценили хитроумие и выдержку Хидэёси, его ум и необычайное упорство.
И только один Токугава Иэясу знал, что на самом деле таится в душе друга его юности — Хидэёси…
Как-то раз Мацусита Наганори, один из вассалов Имагавы, обучавший подростков искусству фехтования, показал Токугаве и Хидэёси старинные мечи из сокровищницы замка и пересказал им предание о двух великих мастерах-оружейниках.
Тот день припомнился принцу Токугаве как наяву.
Истома тающих облаков над горой Като. Жар нагретой травы и тихая песня сверчков в тени раскидистых кленов. Золотые и синие стрекозы над водой ручья в саду. И наставник Мацусита с темным загорелым лицом рассказывает, сидя на соломенной циновке возле сарая на заднем дворе.
«Случилось это в военные годы Онин. Дайме провинции Суруга намеревался выдать замуж дочь, прекрасную Оки. Те времена были опаснее нынешних.
Видя, как вся Япония приходит в движение из-за смуты, начатой и не прекращающейся в столице, дайме рассудил, что было бы правильно укрепить армию своих вассалов. Не ровен час, вскорости и ему предстоит, подобно многим другим, защищать владения от мятежников.
В таком положении неплохо было бы залучить к себе на службу лучших оружейников Страны восходящего солнца. Дайме придумал решение.
Было объявлено по всем провинциям, что дочь дайме — Оки — выйдет за того, кто изготовит совершенный меч.
Новость привлекла в Суругу самых умелых оружейников. Многие из них явились попытать счастья на княжеском дворе и стяжать себе великую славу.
Самыми искусными в изготовлении мечей были Белый мастер Масамунэ из провинции Сагами и Сэнго Мурамаса, бывший его ученик.
Масамунэ был человек спокойный и благочестивый, он отличался великим терпением и скромным образом жизни. Напротив, Сэнго нравом был лют и к тому же заносчив.
Он не подписывал свои мечи, как принято у всех японских оружейников, — похвалялся, что острота созданных им клинков говорит сама за себя.
Оба мастера изготовили танто и принесли их на суд опытным воинам в доме дайме.
Красив был меч Мурамасы — клинок с ребром, сужающийся по длине от основания к вершине, тонкий „поясничный изгиб“ на клинке, цвет лезвия — темно-синий, а якиба — закаленная часть клинка — голубовато-жемчужная; рисунок хамон вдоль лезвия напоминал пилу.
Еще красивее был меч Масамунэ — чуть тоньше и ровнее; с белым лезвием, отполированным до звездного блеска, отражающий все чисто и без искажений — истинное зеркало для мужей. Рисунок хамон в виде кику-суи — хризантемы в воде — шел вдоль его клинка.
Пришедшие поглядеть на мечи мастеров говорили, что меч Мурамасы хорош настолько, что руки сами тянутся взять его. Но меч Масамунэ прекраснее — перед ним застываешь в благоговении и уже не помышляешь о битве.
— Меч Масамунэ можно не вынимать из ножен — головы воинов сами склоняются перед его красотой, — говорили восхищенные самураи.
Эти речи разозлили Мурамасу.
— И все же мой клинок лучше! Смотрите, я докажу вам.
С этими словами неистовый Сэнго схватил оба меча, побежал и воткнул их в дно широкого ручья посреди потока.
Была осень, и течение несло по воде множество красных листьев клена.
