Клинок Масамунэ листья почтительно обогнули стороной. А на лезвие меча Мурамасы они натолкнулись, и он рассек каждый из них пополам. Все, кто видел это чудо, были поражены.
— Убедились?! — в восторге вскричал Мурамаса. — Вот что такое настоящий меч.
Мурамаса торжествовал. Судьи склонились на его сторону, и он уже предвкушал победу.
Но красавица Оки, дочь дайме, вовсе не желала такого исхода. Мурамаса казался ей человеком кровожадным и опасным. Она видела в нем одержимость убийством, и ее огорчала мысль, что он может сделаться ее мужем.
Она встала и, склонившись перед отцом, сказала:
— Отец, великий мастер Мурамаса прав: его меч хорош. Но не опавшие листья, а крепкая сталь настоящий соперник клинку. Ибо сказано мудрыми: совершенный меч без труда разрубает пополам каплю воды, летящую стрекозу и металл. Дозвольте воинам испытать мечи в сражении.
Дайме согласился, что это разумный подход. Встал и, подняв руку…»
В этот миг равнину Сэкигахара наконец осветило солнце. Размышления Токугавы Иэясу прервал посланный из соседней деревни. Он принес долгожданные вести о победе.
— Господин, битва окончена! Перебежчики выступили против отряда последнего вашего противника, и теперь, господин, вы полный хозяин положения.
Токугава вздохнул, приподняв брови. Этого момента он ожидал всю жизнь, с самой юности мечтая вернуть славу и силу своему погибшему роду.
— Думаю, это моя последняя победа над тобой, Хидэёси, — тихо сказал принц.
При жизни его соперника случалось не раз, что отряды Токугавы побеждали в противоборстве войско Хидэёси, но после выигранного боя приходилось отступать, склонять голову и отдавать победные лавры врагу. Политика оказывалась сильнее мужества; хитрость побеждала доблесть и склоняла к себе на службу.
Но нынешней победы у Токугавы уже никто не отберет. Сделавшись с этого дня Правителем объединенной Японии, он мог наконец принять титул великого сегуна. Конец войне, конец раздорам.
— Что ж. — Токугава сделал знак своим воинам. — Надо прочесать местность до наступления темноты. Нельзя допустить, чтобы чернь воспользовалась слабостью раненых и ограбила мертвых. Выступаем.
Обогнув гору Нангу, отряд вышел на равнину перед ближайшей деревней. В рассеявшемся тумане Токугава и его самураи увидели поле, к которому уже слеталось воронье из соседних лесов. Пропитанный кровью воздух заполнился граем.
— Вот она, плата за единство и спокойствие страны, — с горечью сказал Токугава, глядя на трупы воинов, завалившие поле.
— Смотрите, — указал принцу его стремянный, — я вижу павшего Тоду Сигэмасу. Его стальной шлем разрублен мечом.
— Да примет Амида души достойных воинов! — опечалился правитель Токугава.
— Но что за клинок, который сумел разрубить сталь? — заинтересовался он. — Покажи-ка мне его.
Слуга спешился и, перешагивая через тела, подобрал и протянул меч своему господину.
Токугава слез с коня, чтобы принять оружие, но слегка оступился, и лезвие рассекло ему правую ладонь.
— И снова удар! — засмеялся Токугава, зажимая рукой место пореза. — Уверен, что знаю мастера, который создал этот клинок. Не напрасно Хидэёси охотился за мечами, собирая их по всей стране. Не зря искал потомков рода и возрождал кузнечную школу искусного мастера.
Принц пригляделся к оружию и убедился в своей правоте.
— Пока его злые клинки на свободе, не остановится кровопролитие в Японии, — сказал, нахмурясь, правитель.
* * *
«Прекрасная Оки, настаивая, чтобы испытали мечи мастеров в сражении, сказала отцу:
— Поскольку это касается меня напрямую, дозвольте мне самой выбрать опытных воинов для боя. Я хочу позвать тех, кому доверяю.
Дайме удивился, но подумал, что такая небольшая уступка желанию дочери никак не повредит состязанию и не уронит его чести. Он дал Оки свое позволение.
На следующий день во дворе замка утоптали поле, и два воина, с ног до головы закованные в стальные доспехи, вышли сразиться друг против друга.
У одного из них был в руках танто Масамунэ, у другого — танто Мурамасы.
Воины скрестили клинки, и клинки замелькали как вода, запели и зазвенели от напряжения. Ни один меч по крепости и гибкости не уступал другому.
Но преимущество оказалось за тем из бойцов, кто держал в руках прекрасное создание Масамунэ: чистая шлифовка этого меча ослепляла противника, отчего тот не мог вовремя заметить направление удара, чтобы отразить его.
Судьи и дайме уже были готовы присудить победу мастеру Масамунэ — ведь его воин побеждал.
Но Мурамасу это не устраивало. Он разозлился и затаил обиду.
Едва дайме остановил бой, страшный гнев закипел в сердце Мурамасы. Злоба переполнила его: он подскочил к проигравшему воину, выхватил из его рук свой танто и с криком „Вот как надо побеждать!“ бросился на другого бойца. Никто не успел вздохнуть, а он уже перерубил доспех из стальных пластин и, торжествуя, вогнал острие меча прямо в сердце противника.
С головы павшего скатился шлем, и собравшиеся в замке дайме увидели, чью голову он укрывал. Это была сама прекрасная Оки.
Ужаснулись все, кто видел ее смерть. Кроме Мурамасы.
— Я создаю мечи для настоящих воинов, которые никогда не смирятся с поражением! — закричал он в гневе и, разъярившись, изо всех сил рубанул по мечу ненавистного Масамунэ.
Удар был таким, что оба клинка не выдержали и разлетелись на части. По силе и крепости они были равны.
— Будьте вы прокляты, сильные клинки Мурамасы! Злая душа бессердечного создателя живет внутри вас, — сказал дайме, глядя на мертвую дочь».
— Зато они всегда побеждают! — вскричал Хидэёси, едва наставник Мацусита закончил рассказ.
Хидэёси держал в руках легендарное оружие мастера Мурамасы и смотрел на него с восторгом. Алое закатное солнце над повисшей в облаках вершиной горы Като отражалось в клинке и кровавыми искрами отблескивало в глазах молодого самурая.
Принц Токугава взглянул — и в душе его впервые шевельнулось отвращение.
* * *
Спекулянт продал клинок, предположительно, Мурамасы, Быкову. Эксперт Саша взялся за работу и несколько месяцев усердно трудился над полировкой клинка. Параллельно у другого мастера мы заказали к мечу новую гарду и ножны из черного лакированного дерева.
Вакидзаси получился дивной красоты.
Когда все было готово, мы все пришли полюбоваться восхитительным оружием, которое предназначалось для подарка шефу.
Меч самурайской чести походил на застывшего в прыжке благородного хищника-леопарда — чувствовались в нем одновременно и опасность, и дикая красота, от которой не хотелось отводить взгляда.
