Двадцатилетний юноша Алешенька, посланный старушкой матерью в Москву купить кой-какие пустяки для немудреного их хозяйства, остановился у родственников, близко сошелся с шумной компанией офицеров — приятелей своих кузенов и умудрился в три дня растратить капитал в пять тысяч, данный ему на покупки и расходы, и еще на две тысячи написать расписок.
Как это оно так получилось у него скоропалительно и глупо — сказал бы кто, и сам бы Алешенька не поверил три дня назад. А теперь верь — не верь, уж поздно!
Долг, по обычаю дворянской чести, или отдавать надо, или кровью смывать. Раз — и все! Не идти же дворянину в долговую яму — это хуже всякого позора, на одну доску с ворьем себя поставить.
В деревне, где Алешенька вырос, в их родовом гнезде, все верили: сон, приснившийся в ночь с четверга на пятницу, непременно сбывается. Особенно хорошо, если в пятницу церковный праздник. Сегодня как раз и был такой — собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, Архангелов Гавриила, Рафаила и др.
Ну, так выручайте же, Небесные Силы бесплотные!.. Накрыв сонник подушкой, Алексей Аркадьевич засобирался в знакомый ему клуб, где играли. Поначалу привлекла его туда пустая детская озорная мечта: а вот если он возьмет да и выиграет миллион! Все новички, говорят, необыкновенно много выигрывают, потому что им везет чрезвычайно. В том и друзья новые его уверяли с жаром. Да он и сам знал!
Но только Алешенька почему-то не выиграл.
Поначалу звала его в карточный клуб надежда отыграться и вернуть себе и достоинство, и честное имя.
Теперь влекла его туда прямая нужда: если не отыграется, то… Об этом вот «то» он снова и снова запрещал себе думать.
Нет, нет. Все будет отлично! Он отыграется. Теперь он снова шел в тот же игорный клуб, где его ждали кредиторы, и чувствовал, как озноб пробегает по спине.
Шагая по Кузнецкому Мосту, оглядывая весело витрины и рассеянно улыбаясь дамам, думал Алешенька все об одном… А подойдя к заветному дому и дернув на себя тяжелую солидную дубовую дверь, почувствовал, как внутри что-то ухнуло и захолонуло: будто он в ледяной омут головой вниз кувыркнулся. Сон! Даже и теперь, когда утро давно миновало, и ночные фантомы развеялись от резкого света дня, сон о выигрыше оставался все таким же ярким и явственным. В него нельзя было не поверить: да, так все и случится! Сон в руку. К черту унылого зануду Миллера!
Увы. Шесть часов спустя, когда поздним вечером Алексей Аркадьевич Всесвятов, выходил, дрожащий, на пустынный и темный Кузнецкий Мост из тайного игорного заведения для чистой публики, сон по-прежнему казался ему таким же ярким и совершенно возможным.
Хотя и не сбылся. Ничего не сбылось.
Но несчастный Алексей Аркадьевич продолжал чувствовать себя как во сне: шел, ничего вокруг не сознавая. И даже глупо, бессмысленно улыбался чему-то. Невозможно же было поверить, что проигрыш в общей сложности двенадцати тысяч — всего-то! какие пустяки! — будет стоить одному неосторожному молодому человеку жизни. Понимаете ли?! Жизни!
Да к тому же этот неосторожный молодой человек — не кто иной, как именно он сам, Алешенька Всесвятов.
Вот уж это настоящий сон: умирать в двадцать лет из-за каких-то денег, из-за долгов, неизвестно откуда в три дня налетевших! Чушь. Болезненный кошмар!
Неожиданно встав посреди улицы, будто громом пораженный, Алексей Аркадьевич застонал и ухватился за голову. «Стреляться. Теперь только это и осталось», — прозвучал чей-то ясный голос в мозгу. Настолько ясный и отчужденный, что бедный Алешенька даже оглянулся — не мог поверить, что это он сам себе такое сказал.
— Барин, в любой конец за гривенничек свезу, — вкрадчиво обратился к нему кто-то из темноты.
Алексей Аркадьевич вгляделся во тьму: совсем рядом по мостовой, видимо, уже какое-то время двигался экипаж. Серый, с поднятым верхом кабриолет, запряженный двумя вороными красавцами. Возница сидит, завернутый в какой-то лохматый бурнус, подняв воротник так, что лица совсем не видать. Кони же до того темны, что померещилось на мгновение, будто экипаж движется сам по себе. Просто плывет посреди улицы… Как во сне.
Алексей Аркадьевич нервно хихикнул.
— Неужто за гривенничек да в любой? А ежели я далеко живу?! — глумливо поинтересовался он у возницы. — Неужто себе в убыток повезешь?
— А где бы ни жил, барин! Мне и коням моим все едино… убытка не будет, — равнодушно проронил в ответ невидимый возница. У него как бы отсутствовало лицо и вообще человеческая внешность: всю фигуру ночного извозчика все время скрывала густая тень, что настораживало Алексея Аркадьевича. Было б куда спокойней встретить живой человеческий взгляд — пусть даже недобрый, с воровским прищуром… Черные лошади, невидимые в ночи, хищно и нетерпеливо всхрапывали.
Внезапно Алексей Аркадьевич расхохотался. Ему пришла в голову отчаянно смешная, хоть одновременно и горькая мысль: бояться ли ему разбойников, грабителей, лихих людишек, вспарывающих животы, перерезающих горла ради кошельков — бояться ли их ему? Ему, задумавшему самоубийство и вот только что, минуту назад, хладнокровно назначившему себе не пережить эту ночь?! Вот уж глупости! В его ситуации самый лютый грабитель оказался б только кстати. Избавил бы от греха… Алексей Аркадьевич потянулся рукой, чтобы перекреститься, но кони в темноте неожиданно всхрапнули и шарахнулись. А возница сердито прикрикнул:
— Эй, барин, коней моих испугал!.. Садишься, что ль, али как? За гривенник! Никого в такое время не поймаешь везти. Смотри, все улицы пусты. Со мной не поедешь — на своих двоих топать придется. К утру только, может, дойдешь… За гривенник!
— Да у меня, может, и гривенника нет! — усмехнулся Алешенька. — Я, знаешь, только что все проиграл… До копейки денежки спустил.
— Дело известное, — подтвердил возница. Голос у него теперь звучал сыто и на редкость благодушно.
Несчастный Алексей Аркадьевич был не только в расстроенных нервах, но и пьян (а на трезвую голову разве выдержишь шесть часов кряду проигрывать?). В голове у него все мешалось и плыло. Он все что-то пытался сообразить, но ничего путного не складывалось… Возница снова пристал:
— В карманах-то посмотрите!
— Да нет у меня ничего! — в раздражении воскликнул Алексей Аркадьевич. — На, смотри!
И вывернул было карман, намереваясь показать его пустоту. Но из кармана, как назло, выпала и, звякнув, покатилась по мостовой серебряная монета. Алексей Аркадьевич растерянно поднял ее и повертел в руке. Гривенник. Дичь какая. Он минуту назад держал руку в том самом кармане и мог бы поклясться, что никакой монеты в нем не имелось!
А все-таки садиться в серый экипаж Алексею Аркадьевичу не хотелось. Но упорный возница не отставал, а никаких аргументов против поездки Всесвятов так и не придумал. Хотя к чему бы тут аргументы? Сказать приставучему неуместному доброхоту: пошел вон! Да и все дела.
Но, видимо, с диким своим проигрышем вместе Алексей Аркадьевич утратил такую огромную часть самоуважения, что у него духу на такие дела не стало. Мысли о близкой неминуемой смерти отравили мозг, парализовали волю. И несчастный Алешенька сдался.
