– В качестве... почетной гостьи.
Бенда показывает Арчибальду кулак.
– И в будущем, возможно... когда вы научитесь держать себя в руках...
Алиция округляет глаза. Арчибальд со вздохом заканчивает:
– В качестве... моей невесты.
Бенда улыбается, и помещение наполняется светом.
– Что? Я не ослышалась? – И Алиция завизжала, бросаясь Бенде на шею: – Бенда, ты слышишь, я выходу замуж! Я стану королевой! Боже, какое счастье!
Рыцарь снова поморщился.
– Лисс, Лисс, едем со мной! Собирайся! – Алиция обхватила взлохмаченную голову брата двумя руками и крепко прижала к груди. Паж вырвался:
– Ты что, сестренка, спятила? В эту дыру?
– Дурак, это же дом! – рассердилась Алиция, потянувшись к вихрам брата. Тот резво отскочил, показав сестре нос. Арчибальд с улыбкой предложил девушке руку.
В трактир постучали. Рыцарь толкнул дверь.
– Кто это тут такой вежливый? Ах это вы, настырный пастырь...
– Прошу прощения, но я услышал, как девица кричала: «Бенда!», и зашел узнать... Бенда!
– Отец Август!
Рыцарь утянул Алицию за дверь.
– Бенда, я, собственно, тебя и хотел видеть. У меня лежит один немощный юноша с перебитыми ногами, плачет и кается в убийстве колдуна Бенды. Я, признаться, очень сим известием огорчился, поэтому, услышав твое имя, не мог не зайти, хотя и не подобает священнику... Так ты жив, чадо! – Священник снова обнял Бенду – Послушай, не мог бы ты пойти со мной к этому несчастному? Он в очень плохом состоянии, но можно попытаться его спасти. Судя по твоему виду, у тебя получится.
Глава семнадцатая
Поперек широкого крыльца церкви, в тени раскрытых ворот, на мятом одеяле лежит Юлий. Его одежда превратилась в лохмотья, осела на тощем теле пыльными клочьями. Священник поднимает тряпку, закрывающую нижнюю половину тела нищего, и Бенда замечает, что до середины бедра ноги Юлия почернели, опухли, покрыты кровавыми подтеками.
– Видишь? – шепчет священник. – Его нашли, когда разбирали завал. Ранним утром рухнула одна из башен тюрьмы, он оказался под нею. Корпус почти не пострадал, а ноги придавило крепко. Он кричал, звал, но пока убирали камни...
Бенда кивает.
Услышав голос, юноша открывает слезящиеся глаза.
– Святой отец, – бормочет он. – Я видел сон...
Нищий замечает вторую фигуру. Он приподнимается на локте, всматриваясь в Бенду. Сзади падают лучи полуденного солнце, поэтому поначалу Юлий видит только черный силуэт, окруженный яркой полосой света. Щурясь, он всматривается – и вскрикивает:
– Бенда! – И тянет к силуэту дрожащие пальцы. – Неужели я в раю?
– Рано еще, сын мой, – говорит священник, отводя руку калеки. – Бенда посмотрит тебя.
– Я убил Бенду, а он мог меня вылечить... – всхлипывая, шепчет Юлий, но тут же с силой хватает Бенду за рукав и ревет: – Вылечи меня, пожалуйста! Верни мне мои ноги! Верни ноги! У меня были такие прекрасные крепкие ноги, и я мог бегать хоть целый день!
Бенда мягко высвобождается:
– Зачем они тебе? Ты не хочешь ни бегать, ни ходить, тебе нравится валяться на одном месте. Так лежи. Ты кричал, что лучше б умер, – пожалуйста, ты скоро уже умрешь таким же калекой, как тогда. Ты мечтал вернуть то время – вот оно. Почему ты не рад? Наслаждайся!
Священник неодобрительно качает головой, но молчит. Юлий плачет:
– Я буду ходить, буду бегать! – Он размазывает слезы по грязному лицу. – Только спаси меня!
Бенда сосредоточенно кусает губы. Наконец произносит медленно:
– Вероятно, мне удастся вылечить твои ноги...
Нищий хватает руку Бенды и пытается поцеловать, но Бенда успевает вырвать ее. Вытирая ладонь о штаны, говорит сердито:
– Еще не все. Вылечить их совершенно я не смогу, они уже почти умерли. Тех крох жизни, что в них теплится, не хватит, чтобы полностью вернуть им силы. Я хочу, чтобы ты подумал. После лечения ноги твои будут слабые, каждый шаг станет причинять тебе боль. Но ты должен будешь ходить, и ходить много. Тогда через некоторое время ноги наберутся сил и восстановятся целиком. Если же ты не будешь двигаться, превозмогая боль, то навсегда останешься калекой, и я больше ничем не смогу тебе помочь. Если не хочешь жить безногим, но и терпеть муки для своих ног не желаешь, лучше не проси лечения и умри с миром.
– Спаси меня! – воет Юлий, колотясь затылком о каменные плиты.
– Это просьба не ко мне. – Бенда отворачивается. – Тут есть посредник между тобой и Богом, спасение в его власти.
Нищий хватает Бенду за штанину, тянет к себе:
– Я буду ходить! Пусть земля хоть горит у меня под ногами, я все равно буду ходить! Только не дай мне умереть!
– Но ты меня понял? – допытывается Бенда.
– Да, да, я все понял! – Юлий ревет, как младенец, хватаясь за Бенду. По грязным щекам пролегли бороздки слез. – Не уходи, чудотворец! Спаси меня!
– Пожалей беднягу, – говорит и священник.
– Но если он... – Бенда машет рукой. – Не знаю, кому нужна эта милость, но пусть будет так.
Юлий притих и уставился на Бенду. Кругом уже собрались зеваки из прохожих. Они тычут пальцами: от Бенды расходится белое сияние. Слышатся испуганные и удивленные возгласы. Юлий начинает преображаться. Чернота исчезает, отек словно испаряется, кожа становится здорового естественного цвета, разве чуть желтоватая. Ноги истончаются, уже видны под кожей кости коле ней, стопы, пальцы перестают торчать в разные стороны, они больше не похожи на набухшие жиром колбаски.
– Чудо! – кричат в толпе.
Юлий закрывает глаза, из-под бледных век текут слезы.
– Встань! – велит священник громко.
Юноша вздрагивает и смотрит на свои ноги. Они выглядят нормальными, только очень худыми.
– Можно?
Священник подает ему руку. Опираясь на нее, Юлий осторожно, не веря сам себе, поднимается, но почти тут же падает.
– Мне же больно! – Он умоляюще смотрит на Бенду.
Бенда отворачивается и, проталкиваясь сквозь толпу, быстро уходит.
Люди лезут друг на друга, чтобы увидеть исцеленного...
* * *
Тихо-тихо. Бенда поднимает голову, и тут же звуки утра обрушиваются в уши. Под потолком жужжит муха, за окном кричит торговец пирожками, глухой гомон доносится с рынка, там вовсю кипит жизнь. Бенда зевает. Давненько не приходилось просыпаться самостоятельно! Да еще в кровати, тем более в собственной.
Одевшись, несколько раз ополоснув лицо теплой водой из кувшина, что стоял в глиняном тазике на столе – Жанна позаботилась, – Бенда спускается. Из кухни тянет запахом свежевыпеченного хлеба. Девушка, подоткнув юбки, трет пол. Выскобленные столы как будто блестят, так заметна их чистота в легком сумраке зала. Ставни приоткрыты, под ними на полу кривые пятна солнечных лучей, над которыми кружатся редкие пылинки.
