Рыцарь взялся за луку седла...
Истошный женский крик вырвался из дома, приглушенный дверями.
– Тетушка?! – Жанна бросилась к крыльцу но тетушка уже вышла, пошатываясь, и опустилась на ступени, держась за сердце.
– Анастасия... – прошептала она, дрожащей рукой указывая на дверь. – Анаста... – И потеряла сознание.
Жанна, подобрав юбки, перепрыгнула через тетушку и скрылась в доме.
Веки женщины дрогнули, она моргнула и посмотрела на рыцаря.
– Столько крови... – прошептала, опираясь на плечо Арчибальда, пока он помогал ей подняться. – Кровь, боже мой, все испачкано...
Рыдания Жанны были слышны еще в коридоре. Поддерживая тетушку, рыцарь вошел в маленькую опрятную комнатку.
На низкой кровати под окном лежала Анастасия, одна рука свешивалась с кровати, полусогнутые пальцы касались выскобленного до белизны дощатого пола.
– Боже, боже... – повторяла тетушка, прижимая ко рту платок.
Жанна рыдала, обнимая мертвую сестру.
Арчибальд, высвободившись из цепких тетушкиных объятий, подошел ближе. Лицо Анастасии было строгим, глаза закрыты, губы бледно-голубые, правая рука, держащая нож, разжалась и сползла на грудь, где осталась, белая на красном пятне. Кровь пропитала лиф, и сквозь красноту проступал рисунок на ткани – маленькие черные лилии.
Глава вторая
По тихой извилистой улице, зажатой между заборами, прошел вечер. Солнце присело за стены замков, и жара, впитав всю дневную грязь, пыль, пот, посерела. Вдоль оград из крашеных досок, привычно сутулясь, пробирался нищий. Растрескавшаяся глинистая земля царапала голые ступни, поэтому нищий старался идти по краю улицы, где трава была еще не вытоптана и торчала мягким ершиком. Иногда нищий останавливался, поднимал ногу и, ругаясь под нос, осторожно, чтобы не порезаться, вытягивал застрявший между пальцами лист или стебель. Иссушенная небывалой жарой трава стала острой и ранила даже задубевшие ступни босяка. Юлий же не имел никакого желания причинять себе лишнее неудобство, особенно теперь, когда жизнь могла повернуться другой стороной. То есть совсем другой.
Около высоких ворот с клыкастыми мордами он остановился. Огляделся, прислушался. Со двора доносились голоса, женский плач, причитания. Юноша приподнялся на цыпочки и заглянул через забор. Залаяла собака, и нищий присел, успев заметить заплаканных соседок на крыльце. И еще взнузданного вороного коня и груженую кобылу мертвого оруженосца.
Пес не унимался. Юлий перешел на другую сторону улицы, завалился в подсохшую и потому не жалящую крапиву. Брехливую дворнягу успокоили криком, и снова только рыдания да причитания зазвучали в переулке. Воздух между крышами синел, спускалась прохлада. Пыль улеглась, хотя здесь ее и было немного.
Послышались голоса. Юлий вжался в траву и навострил уши.
Со стороны церкви, ведомый зареванной теткой, быстро шел священник. Женщина семенила чуть впереди и скоро-скоро говорила, постоянно оборачиваясь. Священник хмурил брови, поджимал губы... Ворота открылись, пропуская обоих, и закрылись. Нищий, подбежав к забору, снова привстал на цыпочки. Соседки посыпались с крыльца, прижимая платки к глазам или ртам. Едва успев отскочить, Юлий сгорбился у ворот. Когда женщины вышли на улицу, он приблизился, хромая, и запросил гнусаво:
– Подайте калеке с детства, добрые женщины! Не пожалейте монетки!
Одна сунула ему медяк:
– Молись за преставившуюся Анастасию.
Соседки разошлись. Скоро должна была начаться служба, поэтому священник долго в доме не задержится. И черт с ним, где рыцарь? Не он же убил эту девицу? Юлий снова заглянул через забор, но тут же присел: во дворе стояли двое.
– Не возьму грех на душу, и не уговаривайте!
Юлий будто видел, как священник выдирает рукав из крепкого рыцарского захвата. Из дома неслись прерывистые рыдания. Услышав скрежет засова, нищий сел в траву на обочине, вжимая голову в плечи. Сумерки только начинались, а кругом не было никакого укрытия.
Рыцарь, видимо, придержал ворота.
– Что? – переспросил священник с удивлением в голосе.
– Я возьму на себя этот грех, – повторил рыцарь негромко, Юлий с трудом разобрал слова. – Так вышло, что я успел приобрести неприятности с законом в этом городе. Меня ищут. Вы не стали слушать Жанну, да и что бы изменили ее слова – Анастасия совершила преступление, и никакие причины не оправдают ее в глазах церкви.
– Бога, энц рыцарь, в глазах Бога!
– Я видел это, святой отец. Она умерла до того, как наложила на себя руки. Я не пытаюсь ее оправдать – что было, то было. Я хочу только, чтобы Анастасию похоронили достойно, как честную девушку. Отпойте ее как полагается, а уж Бог разберется, что с ней делать.
– Чего хочет Папа, того хочет Бог, – возразил священник, не делая, однако, попыток уйти. – Что вы хотите мне сказать?
– Я возьму на себя ее грех, вы сдадите меня страже, я претерплю за нее мучения, а вы отпоете и похороните девушку.
– Это похоже на сделку, – пробормотал священник. – Какая мне с этого выгода?
Юлий напряг слух.
– Если вам нужна мзда, почему не взяли денег? – тихо, с угрозой спросил рыцарь.
– Я говорил о духовной выгоде.
– Воздаяние за грех – самое то. А за мою поимку не сегодня-завтра объявят награду.
– Что же вы сделали?
– В караульной знают. Есть там один молодой лейтенант с подрезанным мужским достоинством...
Невдалеке зазвонил колокол, и священник заторопился:
– Мне пора.
– Не отпущу вас, святой отец, пока не пообещаете на этой же вечерней службе прочитать заупокойную молитву по девушке. Приходите с утра со стражей, скажете, что я девицу зарезал, а я пока распоряжусь, чтобы тело доставили в церковь. Сразу и отпоете. Или я вас найду и никакой Господь не убережет ваши седые волосы.
– Что вы себе позволяете?!..
Требуемое обещание было произнесено, тут же звякнул запор на воротах. Святой отец тенью выскользнул в сгущающиеся сумерки и поспешил прочь. Улица наполнилась звуками. Открывались калитки, в вечер выходили приодетые горожане, они вели жен, за чинно вышагивающими парами следовали служанки, которые держали за руки умытых и причесанных детей.
За забором, к которому прижимался встревоженный нищий, поднялась суета. Юлий слышал крики хозяев, причитания поднятых на ноги слуг, стук дверей, топот, плач. Во дворе замелькали зареванные женщины. Юлий потерял рыцаря из виду. «Если он сдастся страже, мне конец».
Заскрипели, открываясь, тяжелые створки с клыкастыми мордами, нищий едва успел отскочить. Из ворот выдвинулась траурная процессия. Собиралась она в неприличной спешке, потому выглядела забавно. Если б нищий не был настолько огорчен возможным крушением своих планов, он бы обязательно посмеялся над ее видом. Однако сейчас Юлию было не до смеха. Он только мельком глянул на неглаженые платья, темно-синее вместо черного покрывало, на то, что гроб несет сам хозяин, бледный, растрепанный, с выбившейся из-под кафтана сорочкой. Процессия скорым шагом двинулась к церкви – одно это могло бы вызвать насмешки всей улицы, однако, к счастью родни, все соседи уже сидели на службе.
