Арчибальд скрипнул зубами и не ответил. Юлий продолжал болтать, идя на шаг впереди, порой он останавливался ненадолго, когда в стене появлялась очередная черная дыра, вытягивал руку с факелом, чтобы разглядеть новое ответвление. Неровные тени гуляли под ногами, огонь приплясывал на легком сквозняке. В подземелье было довольно прохладно.
– А вот каково ваше мнение о захвате Ольгердами Новакилийского престола? Понимаю, дело прошлое, полвека прошло, но все же интересно, что сейчас просвещенные люди думают? Ведь какая комбинация! Один мой знакомый старик-летописец посвятил этому случаю подробный рассказ. Помните, как дело было? Новакилийский колдун за некий артефакт подрядился убить своего короля, да так, чтобы Ольгерд его якобы пытался спасти, но, мол, опоздал. Опоил короля – а тот молодой был, глупый...
– Хватит молоть чепуху, – прервал его рыцарь.
– А вот и не чепуху, – обиделся Юлий. – Старик-монах был настоящий историк! Он-то точно все знал, а чего не знал, то я ему говорил. У него видели бы вы сколько книг! Целые кучи. А еще он всю монастырскую библиотеку выучил, а там вообще немеряно свитков, никто из монахов и не сосчитает никогда. Так что я всю правду как есть рассказываю. Молодой был король, совсем как я нынче, если не моложе...
– Короля с детства обучают так, что твоему тонзуроносцу и не снилось, монарх не может быть глупым, – снова оборвал нищего Арчибальд.
– А вот и да! – запальчиво крикнул Юлий. Голос у него был высокий. – Все было, как я сказал! Колдун его опоил и отправил на реку, что разделяла Ольгерды и Новакилию, сам одну девицу из Ольгердов очаровал и приказал новакилийца на переправе убить! А перевозчик на реке был слепой! И когда...
– Заткнись, – грубо велел рыцарь. Он прислушался. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Фыркнул вороной жеребец, нарушая молчание в подземелье.
– Что такое? – Юлий поднял факел, покрутил головой, вглядываясь в темноту.
Арчибальд потянул повод.
– Ничего. Идем.
Наверху наверняка давно стемнело. Факел чадил, искрил, шипел, огонь метался на сквозняке, как в пляске святого Витта. В этом неровном свете Юлий шел вдоль стены, спотыкаясь от усталости, и бормотал:
– Куда же оно... я же его где-то здесь... ненавижу Бенду... как оно могло...
– Все-таки кто такой этот Бенда? – поинтересовался рыцарь. Ведя в поводу обоих лошадей, он шел за нищим, который шарил светом факела по стенам. Лошади вяло перебирали копытами, опустив головы чуть не до земли, и дремали на ходу. – Ты стал поминать его через каждые два слова.
Юлий как раз изучал выступ стены на развилке. Коридор расширился, образовав почти целый зал, в дальнем конце которого темнели две черные дыры – другие ходы. Около них и стоял Юлий, елозя лицом по гладкой глине. Никаких знаков, отметин... Ничего!
– Да так, – пробормотал нищий, не придумав ничего лучше, чтобы соврать. – Один мой знакомый так говорил, когда сердился.
– И что это значит?
– Просто выражение, без всякого смысла. – Юлий принялся осматривать соседнюю стену.
– Зачем употреблять слова, которые не имеют смысла? – Рыцарь, остановившись посередине зала, спешился, наблюдая за спутником. Ближе к скрывающемуся во тьме потолку стены были покрыты росписью. Сквозь пыль проступали охристые фигуры с красными лицами. Задумчиво почесав шрам над бровью, Арчибальд беглым взглядом окинул рисунки, плохо видные в тусклом свете факела, едва достигающем стен. Полустертые силуэты напоминали женщину с младенцем на руках, рядом с ней стоял мужчина с ветвью в одной руке и жезлом, обвитым змеей, в другой. К плечу мужчины тянулась еще чья-то рука, но чья – уже невозможно было разобрать.
– Употребляют же люди разные выражения, не имеющие смысла, – процедил Юлий, тычась носом в основание свода. Голос его звучал гулко. – Вроде «королевского сокровища». Чего ты ждешь, говорят растяпе, королевского сокровища? Иногда добавляют: на золотом блюде? И здесь так же.
– И откуда ты такой образованный? – вздохнул рыцарь, закрывая глаза и прислоняясь к теплому боку коня.
Юлий, осмотрев все вокруг черных огромных зевов, понял тщетность своих поисков. И что он опять не знает, куда идти. То есть потерял направление. Иначе говоря, они заблудились.
Юноша вернулся к рыцарю.
– Я два года учился в монастырской школе. А у вас как говорят?
– Мальчик! – рявкнул Арчибальд. – Если ты и дальше собираешься оставаться со мной, соблюдай субординацию! Знаешь такое слово?
Нищий испуганно кивнул.
– Вот и чудно, – совершенно спокойно сказал рыцарь. – Распаковываемся.
– Как? Почему? Давайте еще пройдем! Осталось совсем немного, за тем поворотом уже начинается прямая дорога к выходу, надо только сейчас пойти по левому... то есть правому коридору, и скоро мы окажемся прямо...
Арчибальд посмотрел на него. Юноша, хотя стеснительность никогда не была ему свойственна, смешался и замолчал. Рыцарь с улыбкой, подчеркнувшей складки вокруг рта, произнес:
– Когда обращаешься ко мне, говори «господин». Когда врешь – молчи. Когда господин говорит, выполняй.
«Я мог бы догадаться», – сказал сам себе Юлий, отворачиваясь и пытаясь распутать ремень на сумке у седла оруженосца.
– Это делается так, – посмотрев на его мучения, снизошел до объяснений рыцарь. – Следи за мной.
«Кошельки резать намного легче», – думал Юлий, обдирая пальцы. Тугой узел не поддавался, пальцы соскальзывали с гладкой кожи. Пришлось пустить в ход зубы.
– Сломаешь. – Рука рыцаря отодвинула голову нищего. Загорелые пальцы взялись за ремень – и вмиг развязали узел, над которым Юлий бился несколько минут.
– Ненавижу Бенду! – отозвался молодой человек.
* * *
За городом вставало солнце, затапливая желтым светом улицы, окна, глаза. Оно пока только наполовину поднялось над городской стеной, черные дворцовые башни еще вырывали из золотого тела целые полосы, но в городе уже сквозь жмущиеся к земле и мостовой остатки ночной прохлады падали зерна близкой жары. Скоро горячие лучи зальют все городские щели, укроют маревом площади и пустыри, балконы и улицы, заставляя горожан и приезжих мучиться в одежде, как в испанском сапоге, спешить к воде, как к избавлению, хоть минутному, от застилающего лицо пота; но и вода нынче подведет, обманет, предаст: она тепла, как постель, с которой только что поднялась жена.
Половина улицы была черной, другую заливал нежный персиковый свет: крыши домов загораживали низкое солнце, и одна сторона целиком оставалась в ночи.
В тени двигались двое. Оба прихрамывали. Оба в хорошей, но грязной одежде. Один одет просто, другой выделяется аляповатым нарядом, он кажется экзотическим цветком на платье вдовы – откуда и взялся? Подарил ли любовник, проникший в сердце слишком быстро утешившейся женщины, не прошло и полугода со дня смерти супруга? Сама ли купила на рынке у заезжего торговца заморскими диковинами, чтобы сделать цветок средоточием своей боли и безутешной любви? Или ветер занес, жаркий душный ветер, что облетел всю землю, не отпуская разноцветный бокал лепестков, и кинул даме на балкон, устав носить яркое чудо или, на миг одухотворенный ею, склонился перед вдовой, одарив единственным, что было у него, – этим цветком?
