Арчибальд сидел за столом и кусал ногти. Король с королевой обменивались любезностями, вспоминали общих знакомых, какие-то старые истории, случаи... Слушая их, принц то злился на Лу за его лицемерие, то стыдился злости и каялся в своем гневе. Красивый, учтивый, легко поддерживающий изящную беседу, вежливый до умопомрачения! Арчибальд изнемогал от желания выгнать Лу из своего дома, однако молчал, то вспоминая о долге, то глядя на мать. Королева, опустив взгляд в тарелку, больше слушала, чем говорила, но по бледным, чуть подкрашенным ее губам бродила улыбка, и она краснела от удовольствия, когда Лу произносил особенно цветистый комплимент.
Постепенно зал наполнился придворными. Они расселись за столом. Арчибальд кивнул появившейся в дверях Гане. Та немедленно убежала и скоро вернулась с Жаком. Вдвоем они обошли гостей, которых набралось около пятидесяти человек, не считая, естественно, слуг с кувшинами для омовения и полотенцами. Когда мытье рук закончилось, вошла Ория с огромным блюдом, на нем, выпучив блестящие красные глаза из вишенок, лежал, обложенный вареными овощами и зеленью, кабанчик. Пока Ория пристраивала кабанчика перед королем, королевой и Арчибальдом, втискивая блюдо между тремя кувшинами и пятью тарелками, подоспели Гана с Жаком. Сменяя друг друга, они обнесли гостей зажаренными на вертеле и запеченными поросятами и курами. Придворные, которые поначалу с недоумением или шутками вертели в руках глиняные и деревянные кубки, занялись едой и в полной мере отдали должное как поросятам, так и птице, а заодно и овощам, и пирогам.
Арчибальд, посматривая исподлобья, как уничтожаются его припасы на зиму, думал только о том, зачем приехал дядюшка Лу и как начать разговор про долги. Если договориться выплачивать по частям... понизить какие-нибудь пошлины для его торговцев... поставки вина, дичи... Гана учится вышивать, можно было бы посадить ее за гобелены... В конце концов, королевство богатеет, у Арчибальда в казне завелось кое-что. Но стерлась ли за два года обида Лу на него за ту встречу у Старого Полии? Поговорить, доказать, что Арчибальд может отдать долг! Только как начать при всех? Да еще если Лу даже не смотрит в его сторону!
За весь ужин юноша так и не смог заговорить с дядюшкой. Когда принц поворачивался к королю, тот заговаривал с королевой или с кем-нибудь из придворных, шутил, смеялся. Арчибальд сидел, упершись взглядом в скатерть, слушал, злился и кусал ногти. Ничего, после трапезы, когда шумная свита разойдется по комнатам...
Королева встала, подавая сигнал к окончанию ужина. Подбежала Гана, подала воды. Все стали выходить из-за стола; кто-то, привычный к выступлению жонглеров после пира, напевал, лорды переговаривались, веселье не покидало их ни на миг. «И я тому причиной», – мрачно твердил про себя Арчибальд, отошедший к стене и оттуда взирающий на то, как расходятся гости.
Когда почти все покинули зал, принц подошел к матери. Королева сидела в кресле у камина, Лу пристроился напротив. Арчибальд, покосившись на короля, опустился на одно колено, чтобы произнести свою просьбу, но королева опередила сына, словно предчувствуя или догадываясь, что он сейчас скажет. Она произнесла:
– Прошу тебя, Арчибальд, оставь нас с его величеством наедине, нам надо поговорить о делах.
– Но, матушка, о делах всегда говорю я! – воскликнул принц. – Я как раз хотел предложить его величеству...
Лу, наклонившись к Арчибальду через подлокотник, перебил его:
– Мы хотим поговорить о судьбе королевства. А так как пока что ваша матушка – королева и глава государства, подобные вопросы уполномочена решать только она. Вы еще, как ни жаль, не достигли совершеннолетия, дорогой племянник. Так что будьте столь любезны покинуть нас.
Последняя фраза прозвучала как приказ.
Королева умоляюще посмотрела на сына, и Арчибальд, вскочив, быстрым шагом вышел вон.
Он почти не спал, ждал, когда мать позовет его. Однако уже вставало позднее ноябрьское солнце, а Гана все не приходила с просьбой королевы навестить ее.
Арчибальд встретил рассвет на заднем дворе с мечом в руках.
Из кухни тянуло запахом сдобы, оттуда доносились стук ножа и горшков, голос Ории; девушка говорила сама с собой, молчать она не могла.
Дверь кухни приоткрылась, и во двор вырвалась струя ароматного пара. Выглянула Гана, позвала:
– Ваше высочество!
Арчибальд быстро повернулся к ней:
– Что, матушка зовет?
– А? – Девочка качнула головой: – Нет, ее величество еще не выходили из комнаты. А я про завтрак пришла спросить. Когда подавать? Господа уже собираются в Каминном зале.
– Вносите пока столы. – Арчибальд, поникнув, опустил меч. – Но матушка уже встала? Ты одевала ее?
Гана оглянулась на сестру, придвинулась ближе, прошептала:
– Ее величество просили не говорить, что они встали. Они были очень расстроены и заплаканы, и я пять раз носила воду для умывания, и вчера, и сегодня с утра. Ее величество не хотят выходить к завтраку и все что-то говорят, говорят... О вас тоже говорят... – Девочка всхлипнула. – Они очень расстроены.
– Гана! – крикнула Ория, и девочка, шмыгнув носом и утерев глаза рукавом, нырнула в пекло кухонной страды.
Арчибальд убрал меч, перекинул ножны за спину и быстрым шагом направился к себе в комнату. Проходя мимо спальни королевы, он прислушался, однако из-за тяжелой грабовой двери не доносилось ни звука.
Принц умылся, оделся, гребнем пригладил отросшие волосы. Затем, препоясавшись мечом – ему казалось, что так он выглядит солиднее, – направился к комнате матери, твердой рукой постучал.
– Матушка, это я, позвольте войти!
Кажется, он услышал шорох, однако ответа не получил. Тогда он постучал еще раз.
– Матушка, если вы уже встали, позвольте мне войти!
И снова тишина, только неясный шорох в комнате. Арчибальд проявил настойчивость и постучал в третий раз, хотя в другое время никогда бы не стал стучаться и дважды, не получив ответа.
Дверь открылась, и принц, занесший руку для повторного стука, увидел королеву. Он отступил на шаг и поклонился.
– Входи, пожалуйста, – тихим голосом произнесла мать.
Арчибальд шагнул в комнату. На крытом старым красным бархатом столе лежали пергаменты, в чернильнице торчком стояло помятое гусиное перо. Бархат был такой старый, что в некоторых местах сквозь него просвечивало темное дерево стола, и эти места казались пятнами пролитых когда-то чернил. В приоткрытую ставню с холодным воздухом проникал неяркий утренний свет. На королеве поверх темного платья была надета новая беличья накидка, подаренная принцем совсем недавно, в начале месяца. Арчибальд сам настрелял белок, Ория сняла и выделала шкурки, а Гана под бдительным присмотром сестры и под ее несмолкаемую болтовню сшила накидку.
Арчибальд прошелся до окна, развернулся и посмотрел на мать. Ее величество осталась стоять около стола.
