С трудом продираясь сквозь колокольный звон «убийства» и «покойных», не переставая гудящий в голове, Бенда кротко спрашивает:
– Я могу войти?
– Да вы кто такой, черт побери?
– Сын.
– У хозяев не было детей, оставшихся в живых. Сын их уехал пять лет назад и погиб на Востоке. Или у вас есть документы, подтверждающие родство с покойными?
Бенда не отрывает взгляда от лица капитана, говорит медленно, сдерживаясь:
– Послушайте, меня не интересует наследство, забирайте себе дом и что хотите. Но дайте мне хотя бы... – Голос прерывается.
Капитан не намерен уступать, так как чувствует, что если он сейчас пропустит Бенду, то тем самым признает слова Бенды за правду.
– В церкви насмотритесь, – грубо говорит он. – Отойдите!
И Бенда отступает. Капитан, оглядываясь, уходит, напоследок шепнув кое-что одному из стражников. Теперь перед дверями стоят пятеро, и все следят за каждым движением Бенды.
Бенда смотрит под ноги. И стражники все крепче держатся за оружие, все подозрительнее, с ожиданием, поглядывают в сторону Бенды. Наконец один не выдерживает:
– Пошел отсюда, бродяга!
– Я выгляжу как бродяга? – мрачно спрашивает Бенда.
– Н-нет, пожалуй, – несколько растерянно отзывается стражник.
– Ну так и чего орешь?
Бенда обходит выставленные алебарды, поглядывая на открытые ставни второго этажа. Из окна трактира за ним, присев у подоконника, следит Юлий.
Другой стражник окликает:
– Эй, ты! Ты и впрямь, что ль, колдун?
Бенда не отвечает.
– Слышь, колдун, не забывай, все-таки кругом город, люди...
Третий добавляет:
– Скоро телега приедет тела забирать, так если ты и впрямь сын, то вот и попрощаешься. А так-то чего лезть? Ты, главное, не колдуй! Слышь?
Дверь трактира открывается, показывается голова Мамы Ло в белом чепчике. Она окликает Бенду:
– Мож, зайдешь? Чего на улице торчать, с этими дураками препираться? Поешь, я и в комнату могу пустить – поспишь...
Бенда подходит к Маме Ло.
– Ну, ну, мальчик, всяко бывает, – бормочет толстуха. – Проходь, что ли? – И распахивает дверь во всю ширь.
У окна Юлий бросается на лавку.
Бенда стоит, смотрит в полутьму пустого трактирного зала. Оттуда пахнет мясом и хлебом.
– И верно, иди поешь, поспи, а как тела выносить будут, так мамаша тебя разбудит, – говорит за спиной один из стражников.
Бенда медленно разворачивается.
– Стой! – кричат солдаты, сбиваясь в кучу и ощериваясь остриями алебард.
Соседние дома молчаливы, никто поутру не открывает ставни, не готовит завтрак, не вывешивает стиранное белье – как будто все вымерли. Улица пуста, только к площади бредет торговка с рыбой, а с рынка идет, шатаясь, дряхлый нищий. Заметив подслеповатыми глазами движение, старик останавливается, вытягивает руку перед собой, почти коснувшись мелькнувшего у лица плаща.
– Я видел или мне пригрезилось? – бормочет он, грязными кулаками протирая красные веки. – Что это было?
Торговка, бросив корзину и подхватив юбки, бежит прочь. Блестящая рыба рассыпается по мостовой. Стражники падают на рыбу, обломки алебард летят следом. Двое вскакивают и, спотыкаясь, скользя на чешуе, кидаются в дом, грохоча подкованными сапогами по выломанной двери.
Бенда стоит у порога комнаты на втором этаже. Две старухи уже обмыли и заканчивают обряжать тела, гладко выбритый маленький доктор в черном кафтане копается в сундуке. Заслышав шаги, они обернулись и уставились на Бенду.
– Что вам, юноша? – брезгливо спрашивает доктор, выпрямляясь. В руках он держит вышитое полотенце. – Это подойдет? – спрашивает у старух.
– Не смейте! – кричит Бенда, делая шаг вперед, но сзади набегают стражники, наваливаются, кидают на пол, пинают, крутят руки и вытаскивают на лестницу. Как Бенда ни сопротивляется, через минуту стражники выбрасывают Бенду на улицу. Доктор, пожав плечами, кидает старухам полотенце.
Подъезжает скрипучая телега, запряженная парой кляч. На передке рядом с возницей сидит вертлявый гробовщик. Когда телега останавливается, гробовщик соскакивает с нее, суетясь, помогает стражникам стаскивать два простых деревянных гроба. Бенда сидит на камнях и смотрит. Трое оставшихся солдат следят за застывшей фигурой, держа оружие наготове. Но Бенда не шевелится. Только когда из дома выносят первый гроб, Бенда поднимается. А когда гроб ставят на телегу, шурша выстланной по дну соломой, Бенда падает на колени и, уткнувшись лбом в край гроба, плачет.
* * *
Бенду окружают солдаты. Подталкивая остриями пик в спину, ведут на площадь. Там собралась толпа, она волнуется. Люди расступаются, кто-то клянет Бенду, кто-то благословляет. От сильного запаха чеснока тяжело дышать. В сопровождении солдат Бенда проходит к центру площади. Вокруг наспех сколоченного сарая пустое пространство. Низкое длинное строение обложено вязанками хвороста, изнутри слышны голоса. «Мама!» – кричит в сарае детский голос. Стоящая неподалеку простоволосая женщина падает на мостовую и бьется головой о камни. Люди пытаются ее поднять, но она вырывается, кидается на стражников, которые сдерживают толпу. Женщину отбрасывают, и она затихает, глядя на Бенду.
* * *
Юлий не отрываясь смотрел в окно. Мама Ло подошла, постояла у него за спиной, утирая глаза передником.
– Как же это они мальчонку, а? Не пожалели сироту! Куда ж он теперь? Выгнали из дома, ты подумай. А еще эти власти кругом кричат о своей заботе о горожанах. Да в гробу мы видели такую заботу!
Мама Ло в сердцах сплюнула, попала на стол. Спохватившись, стерла передником плевок и пошла на кухню, покачивая телесами и вздыхая на ходу. Юлий хмуро следил за происходящим на улице.
Телега тронулась, скрипя. Гробы покачивались, гробовщик крутился на передке, то придерживал гроб, то трогал возницу, взглядом умоляя его ехать осторожнее. Невозмутимый стражник на козлах не отвечал и ничего не предпринимал, чтобы изменить манеру езды. Впрочем, клячи тащились так медленно, что телегу, наверное, и ползущий младенец обогнал бы без труда.
Бенда идет рядом, положив руку на край гроба. Лица родителей желтоватые, кожа твердая и чуть прозрачная, будто растекшийся воск недавно погасшей свечи. И еще они чужие, совершенно чужие, как будто это совсем другие люди лежат, скрестив руки на груди, и поверх горла каждого – белое, вышитое матерью полотенце.
* * *
Старейшина в длинном черном одеянии, на шее золотая цепь с медальоном, знаком власти. Он что-то тихо рассказывает Бенде. Народ окружил их, женщины смотрят с безумной надеждой, большая часть мужчин – с мрачной обреченностью. У многих в сарае дети, родители, жены, мужья, братья и сестры. Из обложенного вязанками строения несутся молитвы, крики, плач.
