Из угла помахал Юлий. Он сидел за столбом, чтобы его не было видно с лестницы, и мелко дрожал в предвкушении. Мама Ло подошла к нему. Мальчик спросил тихо:
– Вы сказали колдуну, что это Кривой?
– Я? Да ни в жисть! – забожилась трактирщица.
Юлий вздохнул с удовлетворением.
* * *
Кривой постучался, хотя дверь была приоткрыта. Никто не ответил. Кривой толкнул дверь и вошел, выкатив грудь.
Бенда стоит, держась за стол, и не отрываясь смотрит на вошедшего.
Кривой плотно закрывает за собой дверь, поворачивается к Бенде.
– Слыша, што вы, господин колдун, всякие болезни лечите, э? Даж странные, э? Хе-хе. Дак я по этому поводу. А? Подлечиться бы мне. Господин колдун!
Бенда смотрит.
* * *
Огонь поднялся не сразу. Дым проник сквозь широкие щели между досками, и крики усилились. Заплакали дети, их плач подхватили женщины в сарае и на площади. В спину по-прежнему тыкались острия пик. Толпа волновалась.
– Солдаты постараются сдержать людей, а ты потом беги скорее в ту улицу и прячься в порту. Тебя закидают камнями, – шепчет старейшина.
Бенда не слышит.
* * *
– Штой-то ты молчаливый какой, э? – Кривой встал перед Бендой, набычившись, уперев руки в бока. – Чего, лечить бум? Э, грить умешь, голуба? – Бандит тоже внимательно рассматривает бледное строгое лицо Бенды. – Слышь? Колдануть можь? Болезня у мине, слышь, э?
* * *
Налетел ветер, раздул пламя. В толпе завыли. Между досками высунулась маленькая ручка, потянулась наружу. «Мама, мама!» – звали дети.
* * *
Бенда молчит.
Кривой начинает сердиться. Хмуря светлые брови, он шарит по поясу, но, сдержавшись, убирает руки от ножа, скрытого полой голубого кафтана.
– Слышь, колдун? Я же ж к те лечиться прише. Заплачу хорошо, не сомневайся, но ежли што, так и это, ножом по горлу. Ты мине гордость не строй, слышь? Э, глухой, што ль? Я сказа – болезня у мине, хрен кривой, поэл? Ты на морду мою не глядь с презреньем, а сюды глядь! – Кривой приспустил штаны, обнажив возбужденный корень жизни. – Вишь? Дак штоб прямой бы! А? Сдела, голуба, а за мной дело не станет...
Бенда с усилием опускает взгляд и долго смотрит на чресла бандита, так долго, что Кривой, помявшись, натягивает штаны обратно.
– Ну? Долго молчать бум? – угрожающе произносит он.
Бенда переводит взгляд обратно на напряженное лицо бандита.
– Дак што? – Неуловимое движение – и в руке Кривого оказывается нож. – Э?
Бенда сглатывает, разлепляет губы:
– У вас все в порядке, лечить нечего.
– Э? Ты што, колдун, глухой, што ль? Кривой, я грю, хрен!
– Отклонения в пределах нормы, никаких нарушений.
– Дак как же ж, когда кривой! – Бандит взбешен. – Колдуй, гад! А не то...
* * *
Огонь охватил сарай. Черный дым валит в небо, языки пламени вздымаются выше домов. Толпа медленно отступает, некоторые женщины, наоборот, пытаются прорваться сквозь строй солдат. Горящее дерево трещит, пепел летит во все стороны. С грохотом, подняв тучу искр, проваливается крыша. В огне кричат, бьются, рвутся люди. Стены падают – все звуки, кроме рева огня, исчезают.
* * *
Воздух вокруг Бенды густеет, между кончиками пальцев вспыхивают синие искры, по комнате разливается жар, простыня на кровати начинает тлеть. Однако бандит, не чувствуя опасности, ревет:
– Презирашь, колдун? Да я тя по стене размажу! Кишки на буркалы намотаю! – и бросается на Бенду. Во второй руке появляется второй нож.
Свист воздуха; падает, откинутый ногой, табурет – но лезвие со звоном входит в дерево стола. А Бенда, развернувшись, прыгает в окно.
– Не уйдешь, гад, три кинжала те в задницу! – орет Кривой, бросаясь к окну, перехватывая нож за рукоять и приготовившись к броску. Но, перегнувшись через подоконник, он видит, что улица пуста. Смотрит направо, налево – нигде колдуна нет. Город еще не проснулся, только около площади бредет вечная торговка рыбой. Кривой смотрит вверх – и там никого нет, лишь медленно поднимающееся над крышами солнце рассылает свет и тепло равно убийце и убитому, живому и мертвому, бандиту и
колдуну. – Тока попадись мне – прирежу! – кричит Кривой, грозя кулаком в небо.
* * *
Бенда стоит, покачиваясь. Огонь догорает, ветер прибивает последние языки пламени, поднимая в воздух черный пепел. Площадь замирает в молчании. Глаза выплаканы, горло охрипло от проклятий и молитв. Обугленный столб стоит посреди пепелища. Порыв ветра – столб со скрипом наклоняется и падает.
* * *
– Убью, убью! – твердит Кривой, мерно двигая задом. Привязанный к сундуку Юлий, закусив губу, тихо плачет.
* * *
Камень, чиркнув об острие пики, прилетел и ударил в плечо. Второй ударил в затылок. Бенда падает. Мгновение тишины...
С хрустом и шелестом разбрызгивая золу и пепел, над пепелищем встают люди. Растерянные дети и взрослые на четвереньках выбираются из-под углей, у них черные, вымазанные сажей лица. Но под грязью они розовые, свежие и здоровые как никогда.
Толпа ломает строй солдат, не слушая истошных криков старейшины:
– Подождите, подождите, куда же вы, пусть всех сначала осмотрит лекарь! Стойте, вы же можете заразиться! Остановитесь, я приказываю!
Обезумевшая от чуда толпа захлестывает пепелище.
Глава шестнадцатая
– А мое золото! Там осталось мое золото! – закричала уносимая бодрой рысью Алиция.
Словно в ответ на ее слова, из пещеры в коридор влилась струйка расплавленного желтого металла. Она проползла немного, шипя и исходя паром, и застыла. Сверху плеснулась целая волна золота.
– Не желаете? – предложил девушке Канерва, кивая назад.
Алиция оглянулась, пытаясь поверх его прыгающего плеча разглядеть, что делается в оставленном ими проходе.
– Ничего не вижу!
Лорд Мельсон придержал лошадь, повернул, чтобы девушка могла насладиться зрелищем. Но Алиция, разглядев догоняющую их волну раскаленных жидких денег, завизжала:
– Что вы встали, скачите!
Канерва не заставил просить себя дважды.
Коридор изгибался вправо, скоро под копытами не звенел гранит, а глухо отзывались плиты серого песчаника.
Крупная дрожь пронизала тело земли. Всадники остановились и прислушались. Вдруг сзади загрохотало, стены подземелья сотряслись, пол покачнулся.
