Пролог
Йорк, 1847
— Я боюсь, — сказала маленькая девочка, сидя на кровати. — Дедушка, ты можешь остаться со мной?
Алоизиус Старкуэзер нетерпеливо крякнул, придвинул стул поближе к кровати и сел. Нетерпение его было, в основном, показным. Ему нравилось, что его внучка настолько доверяла ему, что часто он был единственным, кто мог ее успокоить. Его грубость никогда не беспокоила её, несмотря на собственную нежность.
— Здесь нечего бояться, Адель, — сказал он. — Вот увидишь.
Она посмотрела на него большими глазами. Обычно церемония первого прохождения проводилась в одном из грандиозных залов Йоркского института, но из—за хрупких нервов и состояния здоровья Адель, было решено, что она пройдет в ее спальне.
Она сидела на краю кровати, с прямой спиной. Ее церемониальное платье было красным, с красной лентой, удерживающей ее прекрасные светлые волосы. Ее глаза казались огромными на ее худом лице, руки были тонкими. Она была хрупкой, как фарфоровая чашка.
- Безмолвные Братья, - сказала она. - Что они сделают со мной?
- Дай мне свою руку, - сказал он, и она доверчиво протянула руку.
Он повернул ее, увидев бледно—голубые узоры вен под кожей.
— Они будут использовать свое стило — ты знаешь что такое стило — чтобы нарисовать метки на тебе. Обычно они начинают с руны Видения, о которой ты знаешь из своего обучения, но в твоем случае они начнут с руны Силы.
— Потому что я не очень сильная.
— Чтобы создать твое телосложение.
— Подобно бульону из говядины. — Адель сморщила нос.
Он рассмеялся.
— Ну, надеюсь, не настолько неприятно. Ты почувствуешь, что будет немного жечь, так что будь смелой и постарайся не заплакать, ведь Сумеречные охотники не плачут от боли. Когда жжение пройдет, почувствуешь себя намного сильнее и лучше. И это будет конец церемонии, затем мы спустимся вниз, где нас будут ждать празднования и глазированные торты.
Адель топнула каблуками.
— И танцы!
— Да, танцы. И подарки.— Он постучал по карману, в котором лежала небольшая коробка, завернутая в тонкую голубую бумагу, внутри которой находилось маленькое семейное кольцо. — У меня есть кое—что для тебя. Ты получишь это, как только закончится церемония Меток.
— Раньше никогда не было танцев в мою честь.
— Но ведь ты становишься Сумеречным охотником, — сказал он. — Ты знаешь почему это так важно,не так ли? Твоя первая Метка означает, что ты Нефилим, как я, как твои отец и мать. Они означают, что ты часть Конклава. Часть нашей семьи воинов. Ты будешь немного лучше и и немного другой, чем все остальные.
— Лучше чем все остальные, — повторила она медленно, в то время как ее дверь открылась и вошли два Безмолвных Брата.
Алозиус увидел вспышку страха в глазах Адель. Она выпустила свою руку из его руки. Он нахмурился — он не хотел видеть страх в своем потомке, хотя он не мог отрицать, что Братья выглядели довольно жутко в своем молчании, со своими своеобразными скользящими движениями.
Они двинулись в сторону кровати Адель, как дверь снова отворилась и вошли мать и отец Адель: ее отец, сын Алозиуса, в алом одеянии; его жена в красном платье, расширяющемся от талии, и в золотом ожерелье, на котором висела подвеска в форме ангела.
Они улыбнулись дочери, которая ответила трепетной улыбкой, несмотря на то, что Братья окружили ее.
-Адель Люсинда Старквезер.-
Это был голос первого Безмолвного Брата, Брата Симона.
-Теперь ты в возрасте. Настало время нанесения первой Метки Ангела. Известно ли тебе о чести, которой ты удостоена, отдашь ли все силы, чтоб быть достойной ее?-
Адель послушно кивнула.
— Да.
-Принимаешь ли ты эти метки Ангела, которые навечно останутся на твоем теле, напоминая о твоем долге перед Ангелом, твоей священной миссии в этом мире?-
Она еще раз послушно кивнула.
Сердце Алозиуса наполнилось гордостью.
— Я принимаю их, — сказала она.
-Тогда мы начнем.-
Стило вспыхнуло в длинной белой руке безмолвного брата.
Он взял дрожащую руку Адель, прикоснулся кончиком стило к ее коже и начал нанесение.
Черные линии потянулись от кончика стило, а Адель пришла в изумлении от того, как символ Силы сформировался на бледной внутренней поверхности руки, изысканному узору линий, пересекающихся друг с другом, с ее венами, охватывающий ее руку.
Ее тело напряглось, зубы впились в нижнюю губу.
Ее глаза сверкнули в сторону Алозия, и он пригляделся к тому, что он в них увидел.
Боль.Это было нормально чувствовать некоторую боль при наложении меток, но то что он увидел в глазах Адель — было агонией.
Алозиус дернулся вперед, и стул, на котором он сидел, отлетел назад.
- Стойте! - закричал он, но было уже поздно. Руна была закончена.
Безмолвный Брат отступил и пригляделся.
На стило была кровь.
Адель захныкала, помня о наставлении дедушки не плакать — но затем ее кровавая, рваная кожа начала отходить от костей, в месте под руной кожа начала чернеть и жечься, она уже не могла сдерживаться, она откинула голову и начала кричать, кричать...
Лондон, 1873.
- Уилл? - Шарлотта Фейрчайлд обнаружила двери тренажерной комнаты института открытыми. - Уилл, ты здесь?
Единственным ответом было приглушенное ворчание. Дверь полностью распахнулась, открывая вид на широкую комнату с высоким потолком.
Шарлотта сама тренировалась здесь, пока росла, и она знала каждую основу половиц, старую щель, закрашенную на северной стене, плавное квадратное окно, настолько старое, что основание было толще, чем вершина. В центре комнаты стоял Уилл Херондейл, в его правой руке был нож.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на Шарлотту, и она опять подумала, каким же странным он был ребенком — в двенадцать лет и уже едва ли ребенок. Он был очень симпатичным мальчиком, с густыми черными волосами, волнистыми в местах, где они касались воротника — теперь же мокрые от пота и прилипшие ко лбу. Когда он впервые появился в Институте, он был весьма загорелым — от деревенского воздуха и солнца, хотя за шесть месяцев городской жизни этот цвет поблек, и на его скулах стал проявляться румянец. Его глаза были необычайно ярко—синими. Однажды он станет весьма красивым мужчиной, если, конечно, не будет оставаться таким же хмурым, что, несомненно, портит его лицо.
