Multas per gentes et multa per aequora vectus advenio has miseras, frater, ad inferias—
Уилл знал слова.
Через много принесенных водами, брат, я пришел на твою печальную могилу, чтобы я мог дать этим последний подарок умершим. Во веки веков, брат,здравствуй. Отныне и навсегда, прощай.
Он посмотрел.
- Ты ... запомнил стихотворение на латинском? Но ты был всегда тем, кто сможет запомнить музыку, а не слова ...
Он замолчал с коротким смешком.
- Не бери в голову. Ритуал Братства изменил это.
Он повернулся и прошел несколько шагов, затем резко развернулся лицом к Джему.
- Твоя скрипка в музыкальной комнате. Я думал, ты, возможно, возьмёшь её с собой ... Ты так заботилась о ней.
Нам нельзя брать с собой в Город Молчания ничего, кроме собственного тела и души, - сказал Джем. - Я оставил здесь скрипку для какого-нибудь будущего Сумеречного охотника, который возможно захочет на ней сыграть.
- Не для меня, значит.
- Для меня была бы огромная честь, если бы ты взял ее и позаботился о ней. Но для тебя я оставил кое-что другое. В твоей комнате моя шкатулка для инь фень. Я подумал, что может ты, ее захочешь.
- Это кажется жестоким подарком, - сказал Уилл. – Который напоминал бы мне … - О том, что забрало тебя у меня. О том, что заставило тебя страдать. О том, что я искал и не смог найти. И о том, как я подвел тебя.
- Нет, Уилл, - сказал Джем, который как всегда, понял Уилла без всяких объяснений.
- Она не всегда была шкатулкой для моих наркотиков. Она принадлежала моей матери. На ней изображена Богиня - Гуань Инь. Говорят, что когда она умерла и достигла врат рая, она остановилась и услышала крики страдания из человеческого мира, и не могла оставить его. Она осталась, чтобы помогать смертным, когда они не могут помочь себе. Она утешает страдающие сердца.
- Шкатулка не утешит меня.
- Изменение - не потеря, Уилл. Не всегда.
Уилл провёл рукой по влажным волосам.
-О, да-, сказал он с горечью. -Возможно, в какой-то другой жизни, после этой, когда мы перейдем реку, или окажемся на Колесе, или какие другие слова вы используете для описания того как покинуть этот мир, я снова найду моего друга, моего парабатая. Но я потерял тебя сейчас-сейчас, когда ты нужен мне больше, чем когда-либо !-
Джем пересек комнату – как мерцающая тень, с легкой грацией Безмолвного Брата – и сейчас стоял возле камина.
Свет от камина озарил его лицо и Уилл увидел, что сквозь него словно проходит свет, своего рода сияние, которого прежде никогда не было.
Джем всегда светился от жизнелюбия и еще больше от великодушия, но это было что-то другое.
Казалось, сейчас Джем горит; это был далекий и одинокий свет, как свет звезды.
- Я не нужен тебе, Уилл.
Уилл посмотрел на себя, на нож у его ног, и вспомнил нож, обагренный кровью Джема и его, который он закопал у дерева на дороге Шрусбери-Уэлшпул.
- Всю жизнь, с тех пор как я появился в Институте, ты был зеркалом моей души. В тебе отражалось то хорошее, что было во мне. Только в тебе я обрел милосердие. Кто будет видеть меня таким, когда ты уйдешь?
Потом наступило молчание. Джем стоял неподвижно, как статуя. Взгляд Уилла искал и нашел руну парабатая на плече Джема; как и его собственная, она стала бледно-белой.
Наконец Джем заговорил.
Холодное безразличие исчезло из его голоса.
Уилл тяжело вздохнул, вспомнив что этот голос был с ним рядом с детства, будто устойчивый маяк, маяк доброты среди темноты.
- Верь в себя. Ты можешь быть своим собственным зеркалом.
- А что, если я не могу? - прошептал Уилл - Я даже не знаю, как мне быть Сумеречным Охотником без тебя. Я всегда сражался только с тобой.
Джем шагнул вперед, и в этот раз Уилл не двигался, чтобы не помешать ему.
Он подошел так близко, что к нему можно было прикоснуться - Уилл рассеянно подумал, что он никогда прежде не находился так близко к Безмолвному Брату, что пергаментная одежда была соткана из странной, бледной ткани, жесткой, как кора дерева, и казалось, что от кожи Джема исходит холод, так же как от камня даже в жаркий день.
Джем взял Уилла за подбородок, заставляя смотреть прямо на него. Прикосновение его пальцев было холодным.
Уилл прикусил губу. Это был последний момент когда Джем, смог бы прикоснуться к нему.
Воспоминания полоснули его, как нож – как годами Джем похлопывал его по плечу, как он протягивал руку, чтобы помочь Уиллу, когда тот падал, как Джем, сдерживал его, когда он был в ярости, собственные руки Уилла на худых плечах Джема, когда Джем кашлял кровью в его рубашку.
- Послушай меня. Я ухожу, но я живу. Я не совсем ухожу от тебя, Уилл. Когда ты борешься, я буду по-прежнему с тобой. Когда ты идёшь в мир, я буду светом на твоей стороне, устойчивой землёй под ногами, силой, которая заставляет держать меч в руке. Мы связаны, вне клятвы.Маркс этого не изменит. Не изменит клятву. Он просто дал слова на то, что уже существует.
- Но что для тебя? - сказал Уилл - Скажи мне, что я могу сделать, ведь ты - мой парабатай, и я не хочу, чтобы ты вошёл в Город Молчания один.
- У меня нет выбора. Но есть то, о чём я хочу тебя попросить. Будь счастлив. Я хочу, чтобы ты имел семью и старел с теми, кто любит тебя. И если ты хочешь жениться на Тессе, то не позволяй мыслям обо мне держать вас отдельно друг от друга.
- Ты знаешь, возможно, она не захочет быть со мной, - сказал Уилл.
Джем быстро улыбнулся.
- Хорошо, думаю это решать вам.
Уилл улыбнулся в ответ, и только в этот момент они снова были просто Джем и Уилл. Уилл мог видеть Джема, и через него прошлое. Уилл помнит как они вдвоём пробегали по темным улицам Лондона, прыгая с крыши на крышу, кленки серафима блестели лезвиями в руках; их часы в тренажерном зале, они толкали друг друга в грязь, лужи, бросали в Джессамину снежки изо льда во дворе, спали, как щенки на коврике перед огнем.
Ave atque vale, подумал Уилл.
Здравствуй и прощай.
Прежде он никогда не особо задумывался об этих словах, никогда не интересовался почему они обозначали не только прощание, но и приветствие.
Каждая встреча вела к расставанию, включая эту, поскольку жизнь жестока.
В каждой встрече таилась печаль расставания, а в каждом расставании была радость встречи.
Он не забыл бы радость, счастье.
- Мы говорили о том, как прощаться, - сказал Джем.
- Когда Джонатан прощался с Дэвидом, он сказал -Иди с миром, потому что мы оба поклялись: Господь да будет между мною и тобою во веки.- Они больше никогда не виделись, но друг друга не забыли. Так будет и с нами. Будучи Братом Захарием и не видя мир человеческими глазами, в какой-то степени я все же останусь тем Джемом, которого ты знал, и буду видеть тебя своим сердцем.
