Сам я быстро отошёл в сторону, уступив место другим. Белкин даже не пачкал руки.
Лил дождь, и земля превращалась в слякоть. Дело довершили братки ритуальной службы. Сверху поставили надгробный камень без высеченных черт. Я уверял себя, что они не отобразят неуловимой Лизы и будут лишь безликой карикатурой на её совершенство. Надгробный мадригал имелся, как полагается. В нём написана простая фраза, что обычно пишут на обелисках: «Да будет земля тебе пухом, а ты останешься вечно молодой и вечно красивой в наших вечных воспоминаниях». Адель добавила специально написанное четверостишие, но я не стану его цитировать, так как оно мне чуждо, как и сама Адель. Но Лиза была бы не против услышать её стихи, ведь она их очень любила.
Поминки проводил каждый на своё усмотрение. После погребения дождь усилился – Лиза не хотела, чтоб мы задерживались, и нас как рукой смыло. Дядя Игнат набрал мужиков с ритуальной службы и отправился квасить на съёмных «жигулях». Сотрудницы педантично вернулись в офис, отпросившись на похороны до обеда. Я же с Белкиным и Адель подался в тихое безлюдное заведение, чтоб не отставать от дяди Игната.
В тихом и уютном, почти совковом, ресторанчике без пафоса и спеси, мы распивали с Белкиным водку и слушали причитания поэтессы. Но она, как полагается, была в трауре, и поэтому не очень многословна, и даже шарахнула пару рюмок водки, а затем погрузилась в транс и о чём – то думала… Скорее, о Лизе.
Когда мы с Белкиным выпили полбутылки, я позвонил в службу эвакуации, чтоб мою Маздочку припарковали, где мне удобней. Белкин проделал то же самое, чтоб не проштрафиться на своей тачке. Так Адель осталась без кареты, но это её не тревожило. Мы позабыли обо всём: о напортаченных проектах и быстро выздоравливающем Секире, которого уже успели перевести в отдельную палату. Но мы не забывали о Лизе и обсуждали её вслух и про себя, вспоминая всё хорошее, что было в ней, и чего мы так и не разглядели.
– Так бывает, – справедливо рассуждал Белкин. – Живёшь с человеком, а потом – бац! И нет его рядом. Слепой рок. Не угадаешь, где найдёшь, где потеряешь.
– Все предопределено, – вещала Адель, – и её уход имеет свой высший смысл. Мне не верится, что её нет. Вот думаю – открою сумочку, достану мобильник, наберу её номер, и она ответит. Попробуем?
– Стоит ли? – сомневался я. Её неуместные шутки начинали меня напрягать, но это соответствовало её духу. Всё же любопытно, ответит ли Лиза или пока занята.
– Позвоним, – решилась Адель и полезла под стол за телефоном.
Набрав её номер, она замерла в ожидании и прислушалась.
– Что там? – спросил я в нетерпении.
– Гудки, я слышу гудки. Лиза на связи.
– Дай-ка сюда телефон! – вырвал я его.
В ушах слышались длинные гудки. Вдруг связь оборвалась, и на экране отпечаталась надпись: «Абонент занят».
– Абонент занят, – повторил я, не веря в сказанное.
– Вот! Я же говорила. Лиза на связи, но пока занята, – утвердилась Адель, убирая мобильник, – я ещё поговорю с ней, а если не получится по телефону, то пойду к медиуму, и мы вызовем её на связь. Передать ей привет от тебя?
– Я с ней сам пообщаюсь, – хмуро ответил я и набрал Лизу в своём телефоне.
Послышались те же протяжные гудки, но связь не обрывалась, и гудки гудели, пока время ожидания не закончилось.
– Ну что, дозвонились? – скептически спросил Белкин. – Я бы на вашем месте не шутил с загробным миром. Думаете, ей приятно, что вы без конца ей трезвоните? На этом свете её доставали звонками, а вы хотите и на том свете достать. Вы случайно не додумались в гроб положить телефон?
– Нет! Что я, совсем сдурел? Я даже не представляю, где он сейчас находится.
Тут мне вспомнилось, что он должен был находиться в сумочке, а сумочка оставалась в тайных комнатах, в которых потом копошились криминалисты. То есть телефон где-то у них или бесследно затерялся во владениях непойманной мадам Тюссон. В общем, он тоже где-то на том свете, а значит, рядом с Лизой – это утешало и одновременно пугало. Как бы она не решилась мне позвонить?! И как бы я ни любил её, но ночной разговор с покойницей сведёт с ума, если я в нём ещё остался, в чём я лично сомневаюсь, особенно остро в свете последних событий.
Зачем подлая поэтесса устраивает фокусы и подзадоривает меня? Неужто и ей известно, что Лиза обещала вернуться? В письме об этом не сказано. Адель знает о существовании послания? С чего бы ей знать? Письмо предназначалось только мне. Адель просто старая дура с причудами, хоть и поэтесса, но дура однозначно.
Целую бутылку водки мы так и не осилили. Стыдно напиваться, зная, что Лиза рядом и наблюдает. Не потеряв человеческого облика, я предложил остановиться, и мои собутыльники согласились.
Белкина быстро развезло, и он рассуждал исключительно на философские темы.
– Время странно сжимается. Не находите? Мы будто вступили в чёрную полосу: сперва я влип в историю, затем Секира сбивает грузовик, и он попадает в реанимацию, наверняка заглянув на тот свет. А сейчас случилась совсем страшная новость: кончает с собой подруга моего старого друга. Оборвётся ли эта жуткая цепь? Вырвемся из чёрной полосы? Не хочется думать, как в том старом анекдоте: «Вы знаете, сэр?! Оказывается, это была ещё белая полоса, а чёрная впереди». Притча во языцех. Герману повезло меньше всех. Он потерял самого близкого человека. Вряд ли кто-то из нас может похвастаться подобным.
– Год назад у меня умерла собачка, – встряла Адель.
– Сравнила! Собачка! Ты бы ещё припомнила всех мух, которых ты шлёпнула мухобойкой. Наступила чёрная полоса. Великая депрессия…
– Я бы не связывал эти события, – говорил я.
Что может сравниться со смертью любимой? Даже если Секира и Белкина размажет по стенке «КамАЗ», я бы всё равно не поставил их в пятёрку самых значимых сцен из моей жизни. Мнимая смерть Лизы – единственное событие, достойное скорби и вселенского уныния, а на всё остальное плевать с самой высокой колокольни.
– Всё связано. Я фаталистка, – утверждала Адель.
Выслушивать её каббалистические заключения не было никакого желания.
– Смерть мухи и смерть человека связаны. Каждая живая тварь связана с другой живой тварью. Так и в Писании сказано, а Писанию надо верить. Чему же тогда верить, как не Писанию?
Так мне пришлось прекратить хождения по дебрям пьяных размышлений, покинув их утомительное общество, не прощаясь. Пусть Лиза поймёт меня и не обижается. Я думал лишь о ней и не собирался выслушивать бред двух напившихся маразматиков. Белкин тут же вскочил и, качаясь, но придерживаясь за стулья, попрыгал за мной. Наедине с Адель он боялся остаться. Чем-то и она его пугала, чем-то оттолкнула и повергла в смятение. В итоге Адель осталась наедине с собой. Нам всё равно.
На третий день, когда похмельный синдром угас и появился трезвый взгляд на прошедшие события и свою участь, мне позвонил следователь Звонарёв.
