— Не сможешь. И пешим в латах не сможешь. Дерись не мечом, а булавой или цепом, меч пусть будет на боку на крайний случай. Телохранителей держи при себе, чтобы не увлеклись боем и не оставили тебя одного. Помимо англичан, враг французов — собственная спесь. Отбрось ее, не думай о подвиге, думай о сохранении жизни.
— Я так не могу. Меня не учили беречь жизнь.
— Знаешь, — посмотрел хозяин на барона глубоким взглядом, — когда настанет пора умереть, если ты отдашь душу не сразу, ты до последней минуты будешь молить о сохранении жизни. Я видел это не раз и не два.
— А сколько? — барон приложился к кубку.
— Тысячи, — ответил тот и опять сверкнул глазами.
Де Грасси очень удивился.
— Ты такой искусный лекарь, что через руки твои прошло столько больных? Откуда ты, отшельник? Я не выдам твою тайну — слово чести!
— Верю тебе. Я из Египта.
— Египтянин? — удивлению Филиппа не было предела. — Но… У тебя, конечно, смуглая кожа, но ты не похож на сарацина.
— Считай, что я потомок египтян, которые жили там до сарацин.
— Вот как? — барон не нашелся что сказать.
— Пойдем, — встал отшельник, — я покажу тебе направление пути к лагерю бургундцев. Утром я не буду вас провожать.
— Почему?
Хозяин замялся.
— Конечно, тебе проще думать, что я как пещерный отшельник в Фиванской пустыне, поклявшийся сорок лет не видеть солнца, но это не так. Считай, что у меня редкая болезнь. Мне нельзя на свет. Потому я так и увлечен медициной — хочу прежде всего вылечить сам себя.
— Надеюсь, не проказа? — барон с опаской посмотрел на свои ладони, которыми прикасался к вещам хозяина.
— Нет! — засмеялся тот. — Тебе ничего не грозит.
Они вышли наружу. Дождь прекратился. Вдалеке раздался протяжный волчий вой. Хозяин долго говорил и показывал направление рукой, но, поняв, что успехов не добьется, вернулся в хижину и начертил Филиппу подробный план.
Вскоре гость уже посапывал.
Утром, увидев схему, проводник радостно засмеялся и, тыча пальцем в бумагу, стал утверждать, что именно так он бы их и повел.
Отшельник сказал, где искать ручей. Умываясь, холодной водой барон смыл последние признаки похмелья. Опять заморосивший дождь был мелким и противным, но скоро собрались в дорогу. Чем-то обиженный Жильбер не пришел попрощаться с хозяином, де Грасси сам благодарил лесного жителя за всех. Поклялся, что пообещает отрезать языки своим людям, если они разболтают о его хижине, и попытался дать ему серебра. Тот с негодованием отказался. Барон подумал, что за такого человека он и вправду отрезал бы чей-то не в меру длинный язык.
К четырем часам пополудни они прибыли в лагерь герцога.
Старые товарищи приняли его с радостью, барон с гордостью смотрел на украшенные геральдикой щиты и знамена, радовался многочисленности их войска и испытывал невероятное возбуждение перед скорой битвой.
Друзья сказали, что англичане заперты в ловушке у деревушки Мезонсель. Они двигались к Кале и наткнулись на огромные силы французов у Рюисонвилля. Стороны разделяет только поле между Трамкуром с востока и Азенкуром с запада — наверное, враги на нем завтра и сойдутся. Французов больше в несколько раз, и герцог Брабантский сомневается, стоит ли бросать в бой бургундцев — вряд ли им до — станутся первые шеренги. А в таких условиях возможность добыть славу окажется ничтожной. Бургундцам только что и останется, как шагать по трупам — а это не для них.
Генрих V уговаривал пропустить его к Кале, но французы не согласились. Здесь англичане найдут смерть. С ненавистным королем отважные рыцари герцог Глостерский, сэр Джон Корнуолл и герцог Йоркский с графом Оксфордом — если их взять живыми, это будет очень щедрая добыча. Англичане выпустили пленных, взятых в Гафлере, но до этого сожгли аббатство Фекампа потому пусть не думают, что благородный поступок, совершенный уже после того, как они оказались заперты в мешке, уравновесит их гнусное преступление.
Сильное радостное волнение перед битвой заглушали вином, рассказывали байки и делили будущих пленных. Жильбер начищал доспехи и проверял свой арбалет.
Утром 25 октября 1415 года опять зарядил дождь. Герцог так и не дал приказ присоединиться к французам, но боевые порядки построил. Барон Филипп Дивер де Грасси был готов к сражению. Нашейник его лат, налокотники и нагрудники были из лучшей стали, украшенной серебром. Вняв совету отшельника, он не стал полностью облачаться в латы, предпочтя им железную прочную кольчугу. Наколенники и набедренники были из чешуйчатой стали, вместо кованых стальных сапог, обычно защищавших ноги, он надел обычные сапоги. На левом боку на красиво вышитой перевязи висел меч, на правом — цеп с набитыми на круглый шар острыми стальными шипами. Поверх лат он накинул бархатный плащ с крестами. Пика была вставлена в ячейку на седле закованного в броню коня — но барон не знал, понадобится ли она ему сегодня.
А сигнала к атаке все не раздавалось. Несколько часов они провели в томительном ожидании, пока впереди, наконец, заслышался шум битвы. Самые нетерпеливые потрясали оружием и рвались в бой. Где-то вдалеке ревели трубы, стоял крик тысяч глоток, а они все ждали в напряженном молчании.
Прошел час, другой.
Скоро вернулся один из гонцов, кинулся в палатку к герцогу, через десять минут ускакал обратно. Спустя какое-то время прискакал еще один гонец, за ним — третий. Рыцари между собою зашептались, что происходит что-то странное. Наконец, нарисовалась такая картина — никто не хотел начать сражение первым. Спустя часы тревожного бездействия английские лучники выдвинулись вперед и стали обстреливать французские позиции. Тут же первая шеренга под градом стрел рванулась в бой, ее поддержала тяжелая конница под командованием рыцарей Гийома де Савеза и Клиньи де Бребанта. Но лучники врыли перед собой заостренные колья и отступили. Кони напоролись на них и повернули назад. Обезумевшие животные понесли тяжелых всадников обратно на позиции, смяв свои же вооруженные порядки, рассеяв французских арбалетчиков. Спешившиеся рыцари под тяжестью лат медленно продвигались к английскому войску, скользили по непролазной грязи, а когда вплотную приблизились к лучникам, те хладнокровно расстреляли их в упор. Стрелы пробивали латы, убитые, раненые и просто обессиленные воины валились друг на друга. Те, кто падал в грязь на землю, самостоятельно подняться на ноги уже не могли. Одни просто захлебывались в жидкой грязи, другие задыхались под тяжестью навалившихся на них тел. Англичане рубили их топорами и алебардами, рыцарей добивали ударами кинжалов под забрало. Множество французов дезертировало с поля боя.
Медлить было нельзя. Они считались резервом, и этот резерв было пора ввести в бой. Герцог произнес короткую речь, загудели трубы, и бургундцы ринулись вперед.
— Дени Монжуа! — заревело войско.
— Дени Монжуа! — закричал скакавший рядом с бароном Тарди.
