— За продуктами сгонять? Мы мигом. А вы идите, Александр Игнатьевич, купайтесь. Можете не спешить, мы в момент что-нибудь вкусненькое сварганим.
«Все-таки хорошо оказаться дома», — думал я, лежа в горячей ванне с блаженно закрытыми от удовольствия глазами.
Вспоминая ласковые взгляды Гали, нежную заботу девчонок и свое героическое поведение, благодаря которому нам целыми и невредимыми удалось добраться домой, я решил, что жизнь прекрасна. И в этот момент различные мелочи, которые могли бы внести сомнения в моей исключительности, как то: прикрытие нашего отхода майором Серегиным, кодировка перемещения волшебницей Динарой Равильевной и оплата проезда до дома деньгами, обнаруженными у девчонок, — значения не имели. Если уж руководство решило, что безопаснее всего девочкам, являющимся надеждой всей Школы магии, будет у меня дома, то сомневаться в собственной значимости не приходилось.
Облачаясь в выстиранный Галочкой за время моего отсутствия халат, я уже так был горд собой, что чувствовал себя боевым генералом, одержавшим накануне еще одну блистательную победу и теперь занимающимся подведением итогов кампании. Самым главным, разумеется, было то, что наша группа обошлась без потерь и, надеюсь, это относится как к Серегину, который сразу перестал интересовать оборотня, едва мы направились в глубь Музея, так и к пожилой (молодой? в годах?) волшебнице, успевшей в самый последний момент раствориться во вспышке света. Галина со мной, и мы даже уже обжились, что выражалось в том, что я снова выселен на диван, а сестры по сложившейся традиции заняли спальню. Но даже это обстоятельство не вызывало у меня негативных мыслей, наоборот, мне захотелось еще чем-то угодить девчонкам, потому что, после того как уляжется эта заваруха с оборотнем, я буду скучать по моим малолетним оккупанткам. Ведь когда близняшки вернулись домой после внезапно закончившейся практики, я нисколько не обрадовался, несмотря на все то беспокойство, что они мне доставляли. Мало того, я даже впал в сентиментальность и пару дней спал в гостиной, не помышляя о переселении в предназначенную для здорового сна комнату, в которой продолжала громоздиться огромная нелепая вешалка, сооруженная девочками для своих нарядов. Я будто надеялся, что в один прекрасный вечер войду после работы домой, чтобы услышать перебранку сестер, обсуждающих меню ужина.
Закрыв воду, я понял, что чем-чем, а уж перебранками могу наслаждаться уже с этой самой минуты. Судя по шуму, на кухне явно затевались боевые действия, а так как человек — создание неблагодарное, мне это сразу разонравилось. Я покинул место своей недавней релаксации и решительно направился на кухню, где сестры, будто бы не заметив моего присутствия, продолжали оживленно спорить по поводу порядка расположения тарелок в сушилке. Почувствовав себя хозяйками, каждая была уверена в своей правоте и, громыхая посудой, с упорством, достойным некоего среднеазиатского домашнего непарнокопытного, переставляла ее с места на место, отстаивая свое мнение. В момент, когда я вошел, девочки в последний раз провели бессмысленную из-за наличия оппонентки операцию и стали напротив друг друга, угрожающе уперев руки в боки. И пока они враждебно смотрели друг на друга, хлебцы, подрумянивавшиеся в неотрегулированном тостере, пытались избежать незаслуженного кремирования и взывали к милосердию поваров, распространяя запах гари.
Скривившись от аромата, я прошел, раздвинув бузотерок, к тостеру и сбросил таймер. Прекратив мучения несчастных изделий, я перевел вытяжку в максимальный режим и повернулся к спорщицам.
— Что происходит?
— Она первая начала, — услышал я уже набивший оскомину ответ.
— Ладно, начнем иначе. Где Галина?
Сестры, разом перестав ругаться, шепотом сообщили:
— Тише, она поспать попросилась. Сказала, что всю ночь глаз не сомкнула, Грегора боялась. Мы решили сами приготовить.
Нет, ну почему при упоминании моего имени девочки не начинают мило улыбаться, позабыв свой склочный характер? Почему, ссорясь, при моем появлении каждая начинает наперебой чернить другую, будто именно противница и является моей любимицей? Так они скоро друг на друга ябедничать начнут, начиная с фразы: «Посмотри (те), что твоя (ваша) любимая Дашка (Варька) сделала». Ну что мне с ними делать, кто подскажет?
— Ну и чем вы хотите побаловать усталую девушку? — Сам удивляюсь, с чего это я решил воспользоваться теплыми чувствами сестер к Галине, чтобы вызнать, чем в конце концов меня накормят.
Девочки растерялись. Определенно в борьбе за главенство на моей кухне они как-то позабыли, для каких целей служит спорное помещение. Я оглянулся в поисках пищи, однако, кроме обгорелых хлебцев, укоризненно высовывающихся из тостера, никаких блюд не увидел. На плите стояла какая-то кастрюля, но газ под ней не горел, духовка, судя по показаниям термометра, была холодной, зато в микроволновке, включенной на минимальную мощность, что-то крутилось. Надеясь, что я ошибся в сознательности девочек, я заглянул внутрь и увидел на тарелке пару высохших бутербродов с копченой колбасой под тонкими полосками сыра. Когда поддон сделал полный круг, я понял, что загадочная форма изогнутых кружков колбасы говорит, что представленное блюдо было изготовлено не руками сестер, а Галей. А так как вчера мы выдернули ее прямо из постели, то бутербродам не менее двух суток.
Я в негодовании посмотрел на близняшек, на что Варя пробубнила:
— Все равно Галя спит.
— Понятно. Раз Галя спит, то нет никакого резона и меня кормить. — Я постепенно увеличивал громкость голоса и наконец заорал: — И вы прикажете мне это есть?!
Раздавшийся треск заставил меня подскочить на такую высоту, что, если бы я стоял посередине кухни, непременно разбил бы головой люстру. В полете я перевернулся и увидел, что микроволновка, будто бы согласившись со мной по поводу отвратительности своего содержимого, брызнула искрами и очень эффектно взорвалась, добросив до противоположной стены оторвавшуюся дверцу. Я проследил за ее полетом и уставился на обломки пластика и стекла, гадая, каким образом так получилась, что никто не пострадал. И не успел я порадоваться тому факту, что обошлось без жертв, как послышался какой-то сдавленный стон, заставивший меня похолодеть. Я мгновенно развернулся, ожидая увидеть, как кто-то из моих девчонок без сил опускается на пол, прижимая руку с сочащейся сквозь пальцы кровью к огромной рваной ране.
К счастью, мои кошмарные фантазии не имели ничего общего с реальностью, и абсолютно живые сестры, игнорируя мои волнения по поводу их здоровья, смотрели на обугленные внутренности микроволновки, которые вдруг начали шевелиться. Увидев эту картину, я почувствовал, что мои волосы последовали их примеру. Но тут чернота печки дернулась, блеснула глазами и выдавила: «Есть!»
Ну конечно. Как же можно было подумать, что Тимошка позволит нам наслаждаться готовящимся обедом вне ее общества. Вот и теперь, даже находясь за тридевять земель, она каким-то образом услышала слово, составляющее смысл ее чертяжкиной жизни, и, по обыкновению, рванула к нам кратчайшим путем. Да вот только в отличие от взорванного ею когда-то телевизора печка оказалась металлической, и ее корпус хоть и покорежился, но выдержал грубую передислокацию мохнатой надежды человечества, которая теперь прочно застряла в недостаточном для ее телосложения объеме камеры. Придя в себя после потрясения, я бросился на помощь, ухватил путешественницу за плечи и сильно дернул на себя. В результате этого поспешного действия я вместе с не закрепленной на столе печкой отлетел назад, наткнувшись на девчонок. Шнур, выдернувшись из розетки, описал круг и вилкой стукнул меня по макушке, отчего я едва не уронил ношу. Тимошка, почувствовав, что вместе с упаковкой вот-вот рухнет на пол, заорала, напугав меня до смерти.
