Привстав на четвереньки, Грегор, контуженный ударом об лед и этим оглушающим звуком, вытаращив глаза, смотрел, как в ближайшей башне диспетчерского контроля вдруг лопнули, разлетаясь сверкающей метелью, все стекла.
Обледенелая земля внезапно вздыбилась и начала уходить из-под него, — это порожденная двигателями истребителя воздушная волна, кувыркая, понесла его прочь от заветного пакгауза.
Он хотел заорать, но не мог…
Словно дьявольское наваждение, из-под серых, свинцовых облаков внезапно вырвалась черная горбоносая машина, броня которой была облита сполохами статического электричества, и пошла вместе с горячим, испаряющим лед воздухом подметать пустые стартовые поля и сиротливые пакгаузы ровным, деловитым огнем четырех автоматических вакуумных турелей.
Снаряды ложились четырьмя прямыми дорогами, перечеркивая дымными султанами разрывов голубоватый стеклобетон посадочных полей, и Грегор вдруг остервенело заорал, потому что спасения уже не было, этой мощи не могло противостоять ничто: прямо на глазах техника один из грузовых бункеров, до которого добежали дымные черно-оранжевые султаны, вдруг странно задрожал и начал проваливаться вовнутрь самого себя…
Он уже не орал — Грегор полз, подвывая от ужаса, а разрывы неумолимо приближались к нему, уродуя последние секунды перед смертью ощущением неизбывного ужаса и полной безысходности…
Что-то горячее протекло у него между ног, но космодромному технику уже стало все равно — его помутившийся от страха рассудок приготовился к смерти, приняв ее неизбежность, когда у истребителя кончились снаряды…
Машина, дико завывая, пронеслась над распластавшимся на влажном стеклобетоне телом и взмыла вверх, уходя за облака для нового захода.
Оружейные эскалаторы на борту надсадно гудели, черпая из арсеналов новый боекомплект, а Грегор так и остался лежать меж курящихся паром луж.
Он был без сознания.
…С противоположной стороны, над зданием космопорта, пользуясь минутной передышкой, появился шаттл и резко пошел на снижение, прямо к седьмому посадочному терминалу.
* * *
Никогда в своей короткой, но бурной, полной событий жизни Саша Эйзиз не испытывала такой тоскливой отрешенности от мира, как в этот, казалось бы, критический момент.
Шаттл, управляемый железной рукой Рориха, стремительно снижался. Под его уплощенным днищем, пересекая вогнутые чаши стартопосадочных полей, пролегала курящаяся паром и исковерканная снарядами дорога, сложенная из четырех пропаханных вакуумными орудиями истребителя троп.
Кто был тот ублюдок, что сидел за его штурвалом? — мысли в голове Саши метались в такт рывкам снижающегося шаттла. Кто хладнокровно спускал гашетку, целясь в обезумевшие, беспомощные, ползущие под огнем человеческие фигурки?
Машина резко накренилась на правый борт. Страховочные ремни больно впились в грудь. Эйзиз невольно скрипнула зубами, не то от боли, не то от той мысли, что резанула воспаленное сознание хуже, чем удар горячего осколка по черепной кости…
Чем она сама в недавнем прошлом отличалась от тех, кто кидал сейчас истребители в кипящую атмосферу Везелвула?
Окаменев, Саша смотрела в глубинный стереообъем обзорного экрана, наблюдая, как две фигурки в серой броне тащат к открывшемуся люку шаттла обмякшее тело в белоснежном скафандре.
Ей хотелось взвыть, как раненой волчице над разоренной норой…
В чем их вина?
И тут же: «Кто он?»
И опять: «Ты служила „Генезису“, ты рвала зубами его врагов, меж которых могли быть и такие, беспомощно ползущие прочь от смерти. Трусливые, никчемные, но и не повинные в том, что попросту оказались не в том месте и не в то время…»
В душе Саши вскипала черная бездна близкого безумия…
Она делила с ними хлеб и кровь… Что может быть для человека дороже?
Оказывается, есть вещи важнее, а она лишь кровавый плевок, растертый корпорацией на далекой планете… И те, кто спасал ее тогда, сегодня пытались ее убить…
Превратности судьбы?
У нее не было ответа на столь риторический вопрос.
У Рориха тоже. Саша повернулась, но, взглянув на его лицо, где тонкая ниточка посеревших от напряжения губ кривилась в болезненной усмешке, она вдруг поняла, как сильно он не одобряет ни ее душевных мук, ни глупого, эгоистичного бездействия в тот момент, когда Линкс и Андрей оказались на волоске от смерти…
Шаттл звонко чиркнул посадочными опорами о влажный стеклобетон и, покачнувшись, застыл, громко подвывая перегретыми двигателями. За его кормой от выбросов плазмы начал раскаляться стеклобетон.
Рывком вскочив с кресла, Саша распахнула грузовой люк, одновременно ногой вытолкнув наружу телескопическую лесенку.
Прежде чем протянуть руку навстречу Линксу и Андрею, которые, выбиваясь из сил, волокли безвольное тело Грегора, она успела кинуть беглый взгляд на прилегающие терминалы и пару возвышавшихся неподалеку контрольных башен.
То, что искал ее взгляд, обнаружилось на самой верхотуре, прямо над выбитыми провалами панорамных окон диспетчерского помещения.
— Давай! — хрипло выкрикнула она, протягивая руки в проем.
Ухватив тело Грегора за лямку скафандра, она рывком втянула его в шаттл и тут же, не говоря ни слова, спрыгнула на влажный, курящийся паром стеклобетон посадочной плиты.
— Ты куда?! — Линкс попытался ухватить ее за плечо, но Саша машинально уклонилась.
— Не твое дело, Линкс, — огрызнулась она. — Взлетайте!
С небес вновь накатывал остервенелый грохот, предваряющий появление истребителя…
Линкс рванулся было за Эйзиз, которая, не обращая внимания на адский грохот, петляя, бежала по курящимся паром лужам в сторону сорванной двери, обозначившей вход в ту контрольную башню, откуда час назад они управляли беспилотной посадкой шаттла…
— Ледышка! Саша! Стой! — в его голосе звучал не приказ, там была мольба, но крик Линкса вдруг заглох, отсеченный стеной разрывов.
Взрывная волна отшвырнула Дерека назад, к шаттлу.
Ухватившись за поручень трапа, он видел, как медленно, очень медленно бежит Саша и как стремительно несутся за ней по пятам уродливые кустистые сполохи разрывов…
— Саша… — едва слышно прошептал он в полнейшем отчаянии…
Нет, она была заговоренной, это точно…
Он понимал смысл ее безумного поступка, но, видит бог, Линкс не хотел жить такой ценой. В нормальных условиях он мог брюзжать и цепляться за созданную им же самим иллюзию своего сносного существования, но сейчас все кончилось. Он снова был на войне, и снова, в который раз на его глазах, Ледышка пыталась сделать невозможное. Невозможное с точки зрения здравого смысла и разных, писаных и неписаных, правил, и все ради тех, за кого, как считала она сама, лейтенант Эйзиз несет ответственность. За них. За пятерых мужиков, один из которых еще ни разу не пришел в сознание, а другой потерял его, обгадившись со страха под огнем истребителя…
