Гулко забилось сердце, Андрей почувствовал, что теряет над собой контроль. Он на цыпочках побежал к выходу, благо, на ногах были не жесткие башмаки, а мягкие кроссовки. Выскользнув из коридора, торопливо юркнул за поворот…
Вскоре он уже был в своей комнате. Ему было стыдно за свой страх, за свое паническое бегство, но Андрей не мог ничего с собой поделать. Он не хотел встречаться с Хериорхом, этому противилось все его существо. Вечером — пожалуйста, но не сейчас…
Андрей хмуро глядел в окно, думая о том, что надо быть более решительным, более хладнокровным. Или менее трусливым…
Признаваться в собственном страхе было не очень приятно, но не замечать его тоже было бы неправильно. Что есть, то есть, и никуда от этого не деться. Все мы чего-то в этом мире боимся — одним бороться со страхом легче, другим труднее. Ему тоже надо преодолеть свой страх. А ведь он считал, что уже ничто в этом мире не может его напугать…
Так в чем же дело? Может, он просто отвык от близости смерти? Старуха с косой прошла мимо, и жажда жизни вновь взяла верх?
В нем не должно быть страха, понимание этого заставило Андрея стиснуть зубы. Не должно. Страх мешает, страх заставляет делать глупости. Зачем он бежал от Владыки? Чем грозила ему эта встреча? Да ничем. Он всего лишь пришел к Марии. Он не сделал ничего дурного и должен был спокойно встретиться с Хериорхом. Вместо этого он побежал, рискуя навлечь на себя подозрения.
Не так. Что-то было не так в его размышлениях. И даже жажда жизни здесь ни при чем — Андрей вдруг ощутил холодную уверенность в том, что причина его страха совсем не в этом. Жажда жизни? Вздор. Что жизнь, что смерть, все едино. Для него. В каком-то смысле он уже давно умер, давно примирился с собственной смертью. Слишком уж неизбежной она казалась. Да и сейчас не слишком многое изменилось. Один неверный шаг — и все.
Дело не в этом. Дело в тех, кого он оставил там. Слишком велика ответственность, слишком высоки ставки. Если бы он рисковал только собой… Не за себя боялся — за них.
Надо быть осторожнее. Не допускать срывов. Ради тех, кто ему дорог. Такова его судьба, и никуда от этого не деться.
Одно слово — карма. Андрей вспомнил сегодняшнего гостя и невольно усмехнулся.
Ужинал он у себя дома — с тех пор, как появилась Дверь, он вообще перестал ходить к общему столу. Так ему было удобнее. Затем почти час просто отдыхал, размышляя о том, как быть дальше. Без четверти девять не спеша оделся и пошел к Владыке. Проходя мимо фонтана, снова вспомнил о бедняге-астрологе. Где-то он сейчас? Им должен был заняться Нимрод — при мысли о том, каким испытаниям подверг или еще подвергнет несчастного неугомонный демон, Андрей улыбнулся. И тут же подумал о том, что атмосфера этого Замка влияет и на него самого — с некоторых пор он стал гораздо более бессердечным. Слишком многое перестало его волновать, слишком многое изменилось в его сознании. И о человеческой жизни он думал уже без прежнего трепета. Когда перестаешь ценить собственную жизнь, трудно относиться к чужой более бережно.
Как всегда, Владыки еще не было. Андрей сел и стал ждать, откинувшись на мягкую спинку кресла и глядя в окно.
Хериорх появился в начале десятого. Андрей не слышал, как он подошел, и невольно вздрогнул от его голоса.
— О чем задумался? — Хозяин был явно в хорошем настроении.
— Да так. — Андрей быстро встал, приветствуя Владыку легким поклоном. — О человеческой жизни.
— Даже так? — Владыка засмеялся. — И к какому же выводу ты пришел?
— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Раньше я ценил право человека на жизнь. Теперь все это кажется мне слишком мелким и незначительным. Его собеседник явно был доволен.
— Ты начинаешь приближаться к истине, — усмехнулся он. — На расстоянии лучше видится не только большое, но и малое. Лишь отойдя в сторону, охватив все в целом, начинаешь понимать, сколь ничтожен человек. Есть он, нет его, в мире от этого ничего не изменится. Более того, всем остальным на это будет глубоко наплевать. Мы волнуемся из-за чужой жизни или смерти лишь в том случае, если это как-то влияет на нас, как-то нас задевает. В то же время, мы за чашкой кофе прочитаем в газете о недавнем землетрясении в какой-нибудь Малайзии, унесшем тысячи жизней, и тут же перевернем страницу — потому что нам до этих смертей нет никакого дела. Нам глубоко наплевать на то, что не затрагивает наших интересов. Уйди завтра под воду Австралия, и мы лишь отметим, что одним материком на земле стало меньше. И только.
— Все это так, — согласился Андрей. — И все-таки обидно, что человеческая жизнь столь ничтожна.
— А кто ее такой делает? — Владыка поудобнее устроился в кресле. — Все зависит от самого человека — вот что главное. Мы начинаем с нуля, большинство из нас этим и заканчивает. И лишь некоторым удается подняться над глупой толпой, удается заявить о себе во весь голос. И что же толпа? Если мы кидаем ей кость, она рукоплещет нам, готовая при первом удобном случае вцепиться нам же в горло. Если мы ничего не даем ей, она готова растоптать и разорвать нас только за то, что мы другие. И лишь сила может заставить ее повиноваться. Сила, понимаешь? Если ты слаб, то обречен на гибель. Не существует в мире равновесия, при котором всем жилось бы хорошо. Хуже тебе — лучше другому, и наоборот. Вся наша жизнь есть непрерывная борьба интересов. И глупо это отрицать. Мораль — это прибежище слабых. Они придумали ее, чтобы оправдать свою слабость, свою лень, свою неспособность бороться. И всех хотят сделать похожими на себя.
— Мораль помогает людям жить, — несколько неуверенно возразил Андрей. — Как жить, если не иметь в душе никаких ценностей?
— Да какие ценности, Андрей? — Владыка покачал головой. — Что значат они, ваши десять заповедей? Сборище никому не нужных глупостей. Их придумал тот, кто боится не только смерти, но и самой жизни. Все ваши так называемые добродетели лишь заслоняют от вас истину, не дают подняться над мнением толпы. Человек должен быть свободным от этого хлама.
— Так в чем же тогда истина? — спросил Андрей.
— В чем? — усмехнулся Владыка. — Истина в том, чтобы никогда не оглядываться назад и брать от жизни то, что тебе надо. Не принимая в расчет стоны и вопли слабых. Право сильного, оно и есть право сильного. Это твое достояние, это то, что было тобой завоевано, чего ты достиг тяжелым трудом. И нет смысла этого стыдиться. Не может быть равенства в этом мире, и все беды людей от того, что они этого не понимают.
— Но ведь подобные идеи приведут к концу цивилизации. Наступит хаос, анархия.
— А что тебе дала твоя цивилизация? Счастье раба, не ведавшего свободы? — Владыка презрительно улыбнулся. — Впрочем, можешь успокоиться, ничего с твоей цивилизацией не случится. Хотя бы потому, что мне нет до неё дела, а сами люди слишком глупы, чтобы отказаться от своего теплого болота. Так что пусть пока живут. — Владыка посмотрел на Андрея и усмехнулся. — Ладно, перейдем к делу. Я слушаю тебя.
— У меня этой ночью был очень любопытный сон, — несколько неуверенно начал Андрей. — Странный сон. — И что же в нем было странного? — Я знал, что я сплю, — ответил Андрей. Хериорх засмеялся, и смех этот о многом сказал Андрею. Владыка явно был доволен.
