— Это сгущенное молоко, — ответил я. — Тут даже написано. А это мед.
— Чуй не читает, — пожал плечами фарках.— Чуй ест.
— Скажи лучше, что Чуй не умеет читать, — усмехнулась Алина, беря банку в руки. — Деда, здесь не по-нашему.
— У гасклитов другая письменность, — пояснил Ив. — Другие буквицы.
— Буквы, — поправил я. — А у вас разве не так?
— Немножко по-другому. Если когда-нибудь попадешь к нам, увидишь.
— А язык? Почему тогда один и тот же язык?
— Потому что все наши миры связаны, — ответил Ив. — Когда-то, очень давно, здесь жили одни фаркахи...
— Мы и сейчас здесь живем, — вставил Чуй.
— Да, Чуй... А потом из вашего мира сюда стали попадать люди. Они приносили свой язык, свою культуру. Участкам вашего мира примерно соответствуют участки этого, поэтому и границы распространения языков в вашем и нашем мирах в основном совпадают. Правда, были войны, многое перемешалось, но в целом это сохраняется и сейчас.
— Тогда почему здесь нас так не любят? — спросил я.
— Предрассудки. Людям всегда надо кого-то винить в своих бедах.
В этом он был прав — кивнув, я с невольной улыбкой взглянул на Алину. Девушка пыталась открыть банку, с этим у нее возникли явные проблемы.
— Как она открывается? — Алина ногтями подцепила краешек банки, затем вскрикнула и сунула палец в рот.
— Черт... — сказала она, вынув палец изо рта и рассматривая ноготь. — Забыла, что сломала.
— Не поминай нечистого, — строго сказал Альварос.
— Дай сюда. — Чуй отобрал у Алины сгущенку, взял со стола короткий кривой нож и в два счета открыл банку. — Так-то вот, — гордо произнес он и облизнул нож.
— Вкусно? — Алина взяла банку, осторожно зачерпнула ложкой содержимое, недоверчиво понюхала.
— Ты не нюхай — ешь... — Чуй подтолкнул к ней кружку с отваром.
— Да, вкусно, — сказала Алина, распробовав молоко. — Только сладкое сильно.
— Его на хлеб мажут, — пояснил я. — Или в чай добавляют. В отвар, то есть. Так же и мед. — Я взял банку с медом, снял крышку. — Пчелы-то у вас есть?
— Пчелы? — переспросила Алина, с готовностью пробуя мед. — Нет, пчелов у нас нет. Вкусно, только тоже сладко. У вас что, все такое?
— Нет, конечно. Это так, сладости.
— Поняла, — кивнула Алина и, следуя примеру Чуй, облизала ложку. — Это как у нас глутики.
— А это что? — пришла моя пора задать вопрос.
— Ты еще не пробовал? Чуй, у тебя есть?
— У Чуй все есть, — важно ответил фарках.
Встав с табурета, он открыл комод, долго рылся
в нем, развязывая разные мешочки и узелки, потом нашел-таки пару странного вида коричневых корочек, напоминающих слегка подгнившие финики. Сдув с них крошки, торжественно вручил мне.
— Отличные глутики, вкусные.
— Чуй, они же засохли! — возмутилась Алина.
— А отвар на что? — хмыкнул Чуй. — Размокнут.
Не могу сказать, что я горел желанием отведать эти подозрительные деликатесы — а куда денешься? Размочив одну сморщенную корочку, я выудил ее ложкой и осторожно надкусил, затем медленно разжевал откушенный кусочек, прислушиваясь к своим ощущениям. Вкус был довольно странным, чем-то напоминавшим сушеные абрикосы, но с явным грибным оттенком. Осмелев, я съел оставшийся кусочек, это и в самом деле оказалось довольно вкусно, разве что мешали попадающиеся в мякоти твердые прожилки.
— Вкусно, — сказал я напряженно ожидавшему моего вердикта Чуй. — Похоже на наши абрикосы.
Чуй расплылся в улыбке.
— Еще бы не вкусно, — важно сказал он. — Чуй сам ловил их осенью. Тогда они не так быстро бегают.
В груди у меня что-то булькнуло, я медленно отодвинул от себя второго глутика. Пусть лучше его съест Чуй...
Пока мы с Алиной и Чуй обсуждали вопросы питания, Ив и Альварос беседовали между собой. Я невольно прислушался к их разговору, уловив имя Корригана.
— -Говорит, что у Корригана есть чертежи этой машины. Клянется, что видел их собственными глазами. — Ив внимательно смотрел на Альвароса. — Он сказал Корригану, что знает одного хорошего стеклодува, пошел за ним и сбежал, сейчас прячется в горах.
— Тогда это довольно серьезно, — нахмурился Альварос. — И кто теперь у него вместо Верта?
— Не знаю, я как раз тогда и попался, — пожал плечами Ив. — В любом случае, у нас еще есть время.
— Так почему ваши не вмешаются?
— Ты ведь их знаешь, — по лицу Ива пробежала тень. — Они не любят вмешиваться.
— Даже когда это касается их самих?
— Альво, у Корригана все равно нет ни единого шанса. Ну, проломит он Дверь, и что? Его у нас сразу встретят, он ничего не успеет сделать.
— А если он добудет оружие гасклитов? — хмуро спросил Альварос.
— Вряд ли. Ему не найти Дверь в тот мир.
— Я бы не был так в этом уверен. Он ведь почти нашел ее.
— Но Кир здесь, скоро он будет дома. Ты ведь сам говорил, что это была случайность, — пожал плечами Ив.
— А если эта случайность повторится?
— О чем это вы? — вмешалась в разговор Алина.
— Так, ни о чем, — отмахнулся Ив. — Я сегодня домой иду. Пойдешь со мной?
— Я же не пройду, — ответила Алина. — Плохие вы Двери сделали. Сами бы решали, кого пропускать, а кого нет. А то сделали эту гадость... — Девушка поморщилась.
— Так уже когда-то пробовали, — согласился Ив. — Очень давно. Только ничего хорошего не получилось.
— Почему?
— А кто может решить, хорошая ты или плохая? Кто знает, что у тебя в душе, чего ты хочешь? Кто вообще вправе решать такие вопросы?
— Но Дверь же решает, — возразила Алина.
— Дверь — это машина. Ну, не совсем машина, но все равно механизм. Бе настроили, а остальное только от тебя зависит. Сможешь пройти — значит, и у нас сможешь жить. Ну, а не сможешь...
Кое-что в этом разговоре показалось мне интересным.
— Но ведь кто-то настраивал Дверь, — сказал я. — Придумывал для нее программу. А значит, и решал, кого пропускать, а кого нет.
— Согласен, — в глазах Ива мелькнул интерес.— Но мы установили общие параметры, усредненные. Они даже менее жесткие, чем были бы, если б решали по каждому человеку в отдельности.
— Но люди-то разные, — ответил я. — Не усредненные. Есть, скажем, очень хороший человек, добряк и умница, мухи не обидит. Ему бы жить у вас, а машина не пускает. Почему? Да потому что человек этот от жизни сволочной к бутылке прикладывается. Ему бы к вам, да полечиться — а машина не пускает.
