Не скрою, меня душила обида, и даже предстоящее возвращение почему-то не вызывало у меня радости. Плохо все получилось. Ненормально как-то.
Серафима молчала, лишь изредка улыбаясь,-^ не иначе, читала мои мысли. Ну и Бог с тобой—читай. Красивая ты, понравилась мне. Очень понравилась, на край света пошел бы за тобой, — может, только сейчас и посмел я себе в этом признаться. Вчера еще пошел бы, но не теперь. Нет в этом мире ничего хуже обмана.
Уже темнело, когда я увидел знакомое дерево с раздвоенной верхушкой, Серафима сошла с дороги. Еще сотню метров в лес — и вот оно, то место.
Серафима остановилась, взглянула на меня, глаза ее были печальны.
— Зря ты так, — сказала она.j— Никто не хотел тебя обидеть. Просто иногда бывают ситуации, когда мы не можем говорить всей правды... — Она плавно повела рукой, в воздухе заструился туман.— Можешь идти.
— Прощай, — сказал я и опустил глаза, не выдержав ее взгляда.
— Удачи, Кир. — Серафима мягко улыбнулась.— И помни: на тебя смотрят Боги. — Она провела рукой по моим волосам, потом потянулась ко мне и поцеловала. — А теперь иди... ,
Мне показалось, или у нее и в самом деле в глазах блеснули слезы? Выяснить это уже не было времени — кивнув, я повернулся и вошел в туман. Шаг, другой, третий...
Сначала я не смог понять, где нахожусь: там, куда я вышел, было очень темно. Пошарил рукой,
справа от себя наткнулся на какую-то доску. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем я сообразил, что это мой стеллаж. Отвел руку назад — и уперся в стену.
Медленно, на ощупь, выставив перед собой меч и размышляя о том, не наставил ли Андрей здесь капканов — с него станется, — я побрел к выходу. Сколько я здесь не был? Полтора-два месяца, не больше. А кажется, прошла целая жизнь-.
Вот и лестница, я осторожно поднялся по ступенькам. Ага, через щели в двери пробивается свет — это хорошо. Черт, сама дверь закрыта. Ну еще бы, Андрей наверняка уже понял, что в подвале творится что-то неладное.
Я забарабанил в дверь, надеясь, что Андрей сейчас здесь. Иначе придется ломать дверь, а это сложно, уж очень она надежная. Впрочем, у меня есть меч...
Чьи-то шаги. Ну, слава Богу.-
— Кто здесь? — услышал я тихий, немного испуганный — и такой знакомый голос. Облегченно вздохнул.
С тех пор, как я вернулся, прошло почти
полгода. Странное это было время. Радовался ли я своему возвращению? Наверное. Только уж очень недолгой была моя радость. И даже любимая работа не смогла принести успокоения — первый восторг, эйфория от возвращения к привычной мне жизни быстро прошли. Нет, я по-прежнему делал то, что должен был делать, и делал неплохо. Только вот радости мне это уже не приносило. И я знал причину: тот, другой мир не отпускал меня. Я пытался забыть о нем, пытался обзавестись новыми друзьями, я с головой уходил в работу. Только не помогало эта..
Глупое все же существо человек. Там, в чужом мире, я мечтал о возвращении домой. Я думал, что только дома человек может быть счастлив, и искренне верил в это. Так почему же меня так тянет туда? Почему я все время думаю о Серафиме, почему думаю об Альваросе и Алине, о Виго и Райве? Почему не могу забыть Яну и принца Иржи? Почему даже вредный Чуй каждую ночь является мне во снах? Да и сны мои, они же все оттуда...
Только теперь я понял, насколько скучной и убогой была моя жизнь, как скучна и убога она
сейчас. Мой дом расширил свои границы, а я этого не понял. Я стремился домой, не понимая, что часть меня уже навсегда осталась в других мирах. Я обидел Альвароса, я обидел их всех— своим непониманием, своей злостью, своей глупой самостью. Простят ли они меня?
Думаете, я не пытался вернуться? Если бы все было так просто... Серафима выполнила пожелание Виго и закрыла Дверь. И сколько я ни чертил в воздухе знаки, стена всегда оставалась стеной. Я даже ночевал в подвале, надеясь на то, что придет хоть кто-нибудь, что хотя бы Чуй не выдержит и проберется сюда — если не ради меня, то хотя бы ради хранящихся в подвале сладостей и прочих сокровищ моего мира. Я ведь одной сгущенки для него приготовил больше сорока банок. Только не приходит он, и сгущенка на полках уже который месяц стоит нетронутой.
Дверь в подвал я теперь все время держу открытой. Я жду — и верю, что они простят меня. Даже сейчас я вслушиваюсь в тишину: не скрипнет ли лестница, не раздастся ли ворчание Чуй или мягкий смех Серафимы. Обычно я жду до поздней ночи, потом засыпаю. Утром иду в подвал, смотрю на банки и посыпанный мукой пол. Убеждаюсь, что все не тронуто, и снова поднимаюсь наверх.
Удивительно, как медленно тянутся дни. Странная это штука — время. Когда его ценишь, оно несется вперед, с легкостью перепрыгивая годы. Когда оно тебе ненавистно, то едва ползет, ленивые минуты с трудом слагаются в часы. Даже секунды тянутся неимоверно долго, стрелка настенных часов с трудом перебирается с деления на деление. Иногда это бывает невыносимо.
Не знаю, почему все так получилось. Не понимаю, как мог я быть так слеп, как мог променять открывшийся мне удивительный мир на нашу серую обыденность. Воистину, мы не ведаем, что творим, и прозрение порой наступает слишком поздно. Мне стыдно за себя, стыдно за то, как глупо и недостойно я себя повел.
Уже поздно, пора спать. Наверное, сегодня их снова не будет. Как не было вчера, как, скорее всего, не будет и завтра. Порой меня охватывает отчаяние, и лишь отсутствие иного выхода заставляет меня ждать и верить — верить в то, что однажды я снова увижу тех, кто мне по-настоящему дорог. Может быть, это случится совсем скоро. Ведь сказал же Кот, что они придут ко мне, что мы еще обязательно встретимся. А Кот никогда не ошибается.
Конец
