– Ты погибнешь!
– Делай как приказано!
Флоре казалось, что она не выдержит.
Все меркло перед глазами, с губ рвался крик, но…
Она не могла остановить Ивана.
Не могла…
…«Фалангер» вошел в тесное пространство между заклинившими на половине хода внутренними створами тоннеля.
Загнанный в ловушку «Хоплит» огрызнулся тремя ракетами, – одна попала в толстый лобовой скат брони, две другие повредили правое подвесное орудие, но изменить чудовищное неравенство в огневой мощи не могло даже чудо: тяжелая серв-машина ударила пятитактовой очередью с левого оружейного пилона, и…
Иван ощущал лишь боль. Полный нейросенсорный контакт позволил ему удержать «Хоплита» на ступоходах, не дав тому опрокинуться от сокрушительных, рвущих металл попаданий, но повреждения машины воспринимались разумом как раны собственного тела, перенапряжение короткой схватки выжало из пилота все до капли, и теперь ему оставалось лишь умереть…
«Фалангер» в ловушке… Я сделал все, что мог…
Мысль, промелькнувшая в истерзанном разуме, не принесла облегчения.
Образ Флоры внезапно начал заполнять все сущее, перекрывая поле зрения. Бредил он или видел ее в действительности – не суть важно. Иван, уже не искавший спасения, в горячке боя почувствовал ее боль, растерянность, дикую, ни с чем не сравнимую горечь, когда сердце отсчитывает последние удары…
Я умру, и она погибнет…
Таманцев не имел возможности катапультироваться, мутный от перенапряжения взгляд поймал общую картину происходящего: на гребне стены Рубежа короткой вспышкой полыхнул одиночный ракетный запуск, а ворота за спиной его машины приоткрылись лишь на четверть.
Боекомплекта нет, топливо в прыжковых ускорителях израсходовано. Взрываться от температуры нечему. Сейчас, в последние, роковые секунды, его подсознание вдруг вырвалось на свободу, отдавая молниеносные, едва ли осознанные рассудком приказы сервосистемам «Хоплита».
Медленной падучей звездой приближалась ракета.
Время опять утрачивало объективные свойства, обессиленный схваткой разум ловил осколки восприятия: его «Хоплит» совершал немыслимый маневр, часто перебирая ступоходами, он, словно в судорогах, поворачивался боком к расширяющейся щели между створами ворот и одновременно валился вбок, подставляя под удар днище мощной плиты поворотной платформы, рассчитанной на высокие температуры и критические нагрузки, именно там крепились реактивные прыжковые ускорители.
В следующую секунду под ступоходами «Фалангера» грянул взрыв.
Ракета, выпущенная ганианцем, детонировала заряд, установленный еще до начала боя.
Узкий тоннель мгновенно превратился в ревущую трубу. Тугая ударная волна рванула по нему, опережая пламя. Она подхватила «Хоплит», будто былинку, вбила в щель между полуоткрытыми воротами, раздался потонувший в грохоте взрыва скрежет рвущегося, сминающегося металла, и искалеченную до неузнаваемости серв-машину с оторванными оружейными пилонами и сломанными ступоходами отшвырнуло от выдавленных наружу, падающих многотонных ворот, ударив об истерзанную землю где-то посреди перепаханного разрывами минного поля.
Ивана спас пилот-ложемент. Его не сорвало с креплений, и Таманцев, испытав удар перегрузки, как будто при катапультировании, на миг потерял сознание, но тут же пришел в себя.
Я жив…
Флора, я жив…
Сознание тянулось к ней, кричало, но слышала ли она мнемонический крик израненной, балансирующей на грани реальности души?
Иван непослушными, почти негнущимися пальцами отстегнул страховочные ремни. «Нужно выбираться из рубки, неизвестно, успела ли автоматика погасить реактор», – метались в рассудке обрывочные мысли, побуждающие к действию.
Он не строил иллюзий, понимая, что искалеченная серв-машина лежит сейчас где-то между позициями, на открытом простреливаемом пространстве пустоши.
* * *
Файзулло принял бой сразу с тремя противниками.
В утверждении, что многим ганианцам неведом страх смерти, истины нет. Инстинкт самосохранения заложен в каждом из нас, важно, как он проявляет себя в критические секунды жизни.
Файзулло относился к тому малому числу людей, которые не только встают после удара, вновь и вновь бросаясь на противника, но и испытывают при этом дикий, необузданный драйв.
Скверное качество для пилота серв-машины, но таков был ганианец, со всеми пороками, воспитанными образом жизни Колыбели Раздоров, со своим сокровенным понятием чести, почему-то не идущим вразрез со многими поступками, совершенными в недавнем прошлом.
Недостаток хладнокровия, присущего профессиональным пилотам, он с лихвой компенсировал темпераментом и рефлекторными навыками, выработанными в сотнях кровавых схваток.
Для кибернетического мозга серв-машины исключительно важен образ мышления пилота, его цели, порывы, рефлексы, система распознавания мысленных образов и команд считывала с передатчиков импланта все, даже не осознанные рассудком мысли, и сотни подсистем тут же откликались действием в рамках своих возможностей. Машина подчинялась воле пилота, впитывала его порывы, принимала к исполнению решения, но большинство операций производилось автоматически.
Файзулло повел «Хоплит» в атаку.
Он не мог позволить врагу навязать позиционный бой среди превращенных в руины передовых укреплений Рубежа, боекомплект таял, ресурс прочности брони в некоторых местах корпуса приближался к критической отметке, каждое попадание истончало покрытие рубки. Снаряды, словно пираньи, выгрызали фрагменты керамлитового сплава, но отступать или катапультироваться ганианец не собирался. По его поведению невозможно было понять, знает ли он вообще, где расположен аварийный сенсор отстрела пилот-ложемента?
Его рефлекторная ярость заставляла сервоприводы машины работать на износ, выдавая максимальную производительность.
«Хоплит» несся среди руин – сорок пять тонн, обезумевших от ярости: ступоходы давили в щебень мелкие обломки камня, борта рубки высекали искры, задевая крупные глыбы, автоматические орудия с резким визгом приводов независимых подвесок удерживали сразу две цели, поливая противника шквалом снарядов, зенитная установка, расположенная над рубкой, прочно поймала третьего, с катастрофической скоростью расходуя боекомплект.
Файзулло что-то кричал, полностью поглощенный ощущениями боя.
Две серв-машины противника в буквальном смысле отшатнулись, пропуская между собой бесноватый «Хоплит»: шквал снарядов, бьющих с короткой дистанции, крошил керамлит, сбивал прицел, калечил сервомоторы, обнажившиеся из-под сорванных сегментов бронепокрытия… «Одиночкам» не удавалось просчитать логику действий противника, и они при численном и огневом превосходстве теряли инициативу…
Натужно выли боевые эскалаторы «Хоплита», черпая боекомплект из пустеющих артпогребов, правое орудие вдруг смолкло, вхолостую ударив механизмом перезарядки, в левом, по показаниям датчиков, оставалось пять снарядов, зенитное орудие, развернувшись на сто восемьдесят градусов, выплюнуло последнюю обойму и замолчало.
