Уже в дверях Тильво вспомнил про эликсир, который ему оставили посвящённые. Он нащупал пузырёк в потайном кармане плаща, вытащил ею, отвинтил крышку и, сделав глубокий вдох, выпил снадобье. Как ни странно, на вкус эликсир оказался довольно приятным. Теперь можно быть совершенно спокойным, что его никто не отравит. Пока никакого подвоха в том, что его пригласили на пир, не наблюдалось. Но посвящённые, как известно, плохих советов не дают. К тому же Тильво овладело то странное чувство, которое обычно бывает после приступа головной боли: он не чувствовал, а именно знал — эликсир надо выпить.
Забросив на плечо дайлу, Тильво отправился на торжество. Нужный дом он нашёл очень быстро, Дарим хорошо объяснил дорогу.
Тильво опоздал. Торжество было в полном разгаре.
Десятки свечей освещали просторный зал, блики света играли на покрасневших лицах пирующих. Все гости уже изрядно выпили и шумно переговаривались между собой. Во главе стола сидел сам Райманд Таринский. На вид ему было около шестидесяти лет, но, несмотря на возраст, в нём все ещё без труда можно было узнать бывалого вояку. Он был высок и широк в плечах. Длинные седые волосы ниспадали до плеч, их стягивал золотой обруч. Из под густых бровей смотрели суровые карие глаза. Хозяин поднял руку вверх, и тут же все гости замолчали.
— Дамы и господа, певец, именующий себя Тильво, любезно откликнулся на наше приглашение и согласился усладить наш слух своими песнями.
Тильво почтительно поклонился. В Терике уважать певцов, по крайней мере на словах, было в давней традиции. Отчего так повелось, не знал уже никто. Однако было принято, чтобы хозяин лично привечал певца.
— Садись, Тильво, отдыхай, ешь и пей, а потом сыграй нам что-нибудь весёлое.
Тильво снова поклонился и направился к противоположному от места, где сидел хозяин, концу стола. Конечно же, поесть не мешало бы, но на сытый желудок Тильво не начинал выступление принципиально. Это было что-то вроде странного суеверия, бытовавшего у поющего люда. Слуга поставил перед ним кубок и налил вина. Певец обратил внимание, что вино ему налили из кувшина, уже стоящего на столе. Значит, отравлять его пока не собирались. Что ж, хоть что-то радует. Отпив вина, Тильво стал оглядываться по сторонам. После того как его представили, гости снова принялись шуметь, не забывая при этом налегать на еду и вино.
Рядом с Тильво сидел молодой человек приблизительно такого же возраста. Одет он был значительно богаче: белая рубаха расшита серебряными нитями и бисером, длинные светлые волосы стягивал серебряный обруч. Очень красив собой. Можно даже было сказать, что в его тонких чертах лица имелось что-то женское. Он, как и Тильво, ничего не ел, а только пил вино маленькими глотками. Рядом с юношей стояла прислонённая к скамье дайла. «Все понятно», — подумал Тильво. Он бросил на юношу такой свирепый взгляд, что тот тут же поперхнулся вином. Сделав вид, что не обращает на Тильво абсолютно никакого внимания, он поспешил начать разговор со своим соседом справа, весьма подвыпившим толстым господином.
Реакция Тильво была вполне понятна. Подобных своему соседу коллег по ремеслу он называл «прикормышами». Это были не свободные певцы, которые, как Тильво, бродили по миру, исполняя что хотят и где хотят, а музыканты, поющие при дворе какого-нибудь знатного вельможи. Как правило, их репертуар был строго регламентирован вкусами господина.
Конечно же, они всегда сыты и нарядно одеты. Ведь певец — это одна из достопримечательностей, как красивая жена или породистый скакун. На подобное могли пойти только абсолютно беспринципные люди, для которых доход гораздо важнее творчества. Бродяги, подобные Тильво, мало сказать, не любили таких. Бывали случаи, что прикормышам здорово доставалось в каком-нибудь кабачке, где пьянствовали вольные певцы. Истинной причиной была зависть. Потому как сам Тильво, если бы ему предложили тёплое место у очага господина, навряд ли долго бы думал.
Выпив третий кубок вина, Тильво понял, что если не остановится, то пойдёт выяснять отношения с этим проходимцем. Делать этого, конечно же, не стоило, и поэтому он сделал ещё один-единственный глоток и стал ждать. Ожидание продлилось недолго: хозяин сделал повелительный жест рукой, призывая гостей к тишине.
— Дамы и господа, нам сегодня крайне повезло, громким повелительным голосом начал хозяин. — По счастливому стечению обстоятельств у меня сегодня в гостях целых два певца. Так попросим же их усладить наш слух своими песнями.
После этих слов последовали аплодисменты. Затем на середину залы вышел камердинер с церемониальным жезлом и, трижды стукнув им об пол, продекламировал: «Первым выступает достопочтенный Алрон Терикский».
Алрон встал из-за стола, взял свою дайлу и вышел на середину залы. Он церемонно поклонился: сначала в сторону хозяина, а потом и гостям. Когда слуга поднёс ему табурет, Алрон уселся и стал подстраивать дайлу. Гости при этом затихли и лишь изредка перешёптывались между собой. Наконец певец начал играть. Как и ожидал Тильво, это была довольно пафосная баллада. Звонкий голос разносился под сводами пиршественной залы. Только вот слова песни никак не соответствовали прекрасному голосу. Алрон пел о том, как хорошо живётся людям под Небом, о том, какой в стране справедливый и мудрый король. Он пел о щедром хозяине и о том, какие умные и благородные гости собрались на пир. Что и говорить, рифмой певец владел неплохо. Только вот Небо трогать не стоило. Для Тильво это была больная тема.
Нельзя было сердиться на Алрона. Ведь на самом деле он не знал истинного положения вещей. Не знал он и об ярких огнях в ночном небе. Только вот мало что это бы изменило. Тильво слушал Алрона, и ему казалось, что прикормыш будто бы смеётся над ним.
Раздумья Тильво нарушил шквал аплодисментов, Люди хлопали в ладоши и восторженно кричали. Трудно сказать, понравилась ли им эта песня на самом деле или же им абсолютно всё равно. Тильво смотрел на лица своих ближайших соседей. В их глазах действительно читался восторг. Но это не было то радостное, щемящее чувство, которое испытывает человек, когда слышит или видит что-то очень близкое его сердцу.
Это лишь пьяная радость от полученного зрелища. Не важно какого. Будь на месте Алрона акробат, фокусник или мим — реакция была бы той же. Людям нужно было зрелище, и они его получили. В какой-то момент Тильво даже стало в чём-то жалко Алрона. Но только лишь на мгновение. Хмель постепенно брал силу над его волей, и в душе у Тильво закипала ярость на окружающих его людей. Ярость от того, что этим людям всё равно. Или все же нет? Тильво взял со стола кубок и осушил его до дна.
Райманд Таринский поднялся со своего места. Слуга подал ему золотую чашу, наполненную вином, и хозяин поднёс её Алрону. Певец поклонился господину и, приняв чашу, осушил её. Затем он поклонился публике и сел на своё место.
Снова камердинер трижды стукнул жезлом об пол: «Дамы и господа, а теперь перед вами выступит достопочтенный певец Тильво». «Тильво Лаэрн», — захотелось добавить Тильво. Но он вспомнил, что никогда не именовал себя так и мало кто знал, что он посвящён в рыцари. Хотя это было не важно. Главное заключалось в том, как ему сейчас поступить. Можно было бы просто спеть любовную балладу и не навлекать на себя неприятностей. Или же всё-таки что-нибудь особенное?
