Но я должен пройти свой путь до конца.
Как там делал Долышев?
Я, наверное, уже в десятый раз аккуратно просунул пальцы внутрь кольца и осторожно потянул. Если я все делал правильно, то сейчас колечко Рогожкина должно послушно растянуться и увеличить свой размерчик.
Ага. Ну как же! С чего бы оно вдруг послушалось этого пьяного дурака Зуева?
Возможно, это вообще только мои пьяные бредни? Может, у меня уже просто-напросто едет крыша? Да разве простое металлическое колечко может менять свои размеры словно по волшебству? Нет, нет и нет… если, конечно, его не засунуть, к примеру, под кузнечный пресс. Но так, чтобы голыми руками…
Что-то у меня точно с головой не в порядке. Наверное, перепил этой мерзости.
Я снова попытался проделать этот трюк с растягиванием, так легко удававшийся Роману Долышеву. И, конечно же, у меня ничего не вышло.
– Да чтоб тебя… – Я подавил искреннее желание вышвырнуть проклятый серебристый ободок в зияющий пустотой оконный проем. Ну уж нет… Не для того я столько маялся, чтобы выбросить эту железячку в окно. Не для того я едва не сцепился с этим Майком Кохеном…
Жаль, спросить не у кого.
Я представил себе удивленную рожу Долышева, к которому обратился с таким вопросом его потенциальный враг, и слабо улыбнулся. Ха-ха… Забавная вышла бы шуточка.
Поморщившись, я потер лоб, пытаясь стряхнуть затопившее меня вялое окоченение. Безумие… Все это – пьяный бред свихнувшегося Антона Зуева. Соберись, идиот… Соберись! Но пропитавшиеся самогоном мозги отказались подчиниться. Зато вместо этого откликнулось серией болезненных пульсаций мое собственное колечко.
И я понял. Я понял, что надо было делать. Знание будто само собой всплыло в моей башке… Я понял, как надо действовать и что я до сих пор делал не так.
Я знал… И я снова смеялся. Смеялся, потому что окончательно уверился в наличии у колец собственного сознания, независимого от разума носителя. Кольца были разумны. Ну, или почти разумны…
Но как я могу воспользоваться этим знанием?
Я смеялся.
Почему? Почему именно я? Почему именно мне выпала эта судьба?
Будь ты проклято… Будь ты проклято!
– Буд-дь ты прокля… и-ик… проклято! – выкрикнул я в сгущающиеся за окном сумерки. – Поч-чему именно я?
Ответа не последовало, хотя я его и не ожидал. И если бы сейчас вдруг отверзлись небеса и могучий голос вдруг объяснил бы мне, как я до сих пор заблуждался, то… То это стало бы окончательным доказательством того, что бедняга Зуев валяется здесь среди всевозможного мусора в приступе белой горячки.
Вместо того чтобы тщетно слушать небеса, которым глубоко плевать на то, что творится внизу, – настолько глубоко, что на улицах уже лужи по колено, – я просто снова взялся за кольцо Рогожкина… И с легкостью растянул его до размеров гимнастического обруча.
Забавно, но при этом масса колечка осталась неизменной и, соответственно, толщина ободка стала не больше трех-четырех миллиметров. Я хмыкнул, как-то безразлично отметив, что даже такая штука, как кольцо вероятности, не может преступить закон сохранения массы.
– Да… физ-зика, она для в-всех…
И я сжал колечко до прежнего размера.
Забавно… Очень забавно… А что будет, если я вытяну его, ну, скажем, до размеров этой комнаты? Тогда, вероятно, можно будет разорвать ободок колечка руками. Интересно…
Я поиграл так минуты три, растягивая и сжимая кольцо, пока не понял, что надо бы завязывать с этой дурью. Точнее, сам я до такой умной мысли вовек не дошел бы. Колечко само напомнило мне, шибанув из запястья такой волной боли, что я чуть не пробил макушкой потолок.
– Все-все… Уже прекращаю.
Я поспешно стянул колечко Рогожкина до приемлемого уровня и аккуратно положил перед собой. Посмотрел на него. Посмотрел в окно, затем снова на сиротливо поблескивающее в полумраке кольцо.
Не хотелось… Ох, как мне не хотелось делать этого.
Я поднял серебристый металлический ободок, который вдруг показался тяжелым, как мать-сыра земля. Повертел в пальцах, будто бы отсрочивая неизбежное. А потом, глубоко и шумно вдохнув, решительно просунул в него руку.
– Я, Антон Зуев, будучи поврежденным умом и полностью лишившись соображения в результате принятия на грудь значительной дозы алкоголя, готов принять на себя еще одну непосильную ношу и сдохнуть, выполняя это бессмысленное дело…
Странно, эта фраза далась совсем легко, будто бы и не было торопливо залитого в желудок самогона. И голова вдруг стала легкой-легкой. Как перышко… Ой, сейчас взлечу… Куда это все поплыло?..
Борясь с внезапным головокружением, я пропустил начало этого действа. Опомнился только, когда неприятное давящее ощущение в руке начало настойчиво требовать моего внимания.
Кольцо Рогожкина медленно погружалось в мое тело, просачиваясь сквозь кожу, как вода сквозь песок. Медленно, но верно. Больно не было, хотя и приятного в этом маловато.
Процесс слияния был недолгим. Всего минуты три-четыре. И это время я потратил, завороженно смотря на неспешно уходящее в мою плоть кольцо. Когда все кончилось и я понял, что обратного хода больше нет, только тогда я смог перевести дыхание и осторожно вдохнуть холодный сырой воздух.
За окном шумел дождь, на который я теперь не обращал ни малейшего внимания. Нечто гораздо более важное занимало меня сейчас.
Я только что взвалил на плечи совершенно невозможную ношу – я принял неочищенное кольцо вероятности, ранее принадлежавшее Федору Рогожкину.
Глава 15
Я продрал глаза, только когда игнорировать бьющие по голове кувалдой солнечные лучи стало уже невыносимо. Это чертово солнце специально хотело меня достать. Я был уверен в этом. Я знал это! Я знал также, что те придурки, что строили этот дом, специально сделали так, чтобы проходящие прямо под окнами грузовики не давали мне спать. Да еще и этот мусор у меня под боком такой неудобный…
В общем, я встал на ноги, будучи в самом распрекрасном настроении. А если еще и учесть, что моя головная боль выбрала это прекрасное утро, чтобы явить себя в полной красе, то все выглядело вообще в полном ажуре.
– У-у… Мать вашу…
Я встал и, пошатываясь, подошел к зияющему пустотой оконному проему, аккуратно ступая босыми ногами по обломкам битого кирпича, щедро пересыпанному такими неприятными для босоногих алкашей вещами, как гвозди, битое стекло и весьма даже острые куски арматуры. Поэтому, прежде чем поставить ногу, приходилось сперва немножечко подумать: хочется ли мне наступать на это место или нет. А поскольку думать в это время и в этом месте Антон Зуев совершенно не имел желания… Стоп! И что бы это значило? Я пошевелил пальцами на ногах и недоуменно посмотрел вниз. А где мои кроссовки?
