— Это… правда? — спросил он срывающимся, почти сварливым голосом. Ему хотелось верить, но он подозревал, что я вожу его за нос.
— Правда, — тихо подтвердил я. — Спросите своих шпиков. Она выздоровела. Теперь она сможет найти свое-счастье. Для вас в ее счастье места нет, но это не так уж плохо, верно? Не переживайте. Лучше всего было бы находиться рядом с ней, но ее счастье еще важнее, верно?
— Да, — выдохнул он. — Важнее всего.
— А ведь это я сделал ее счастливой.
Он снова уставился на меня искоса. Сострадание мгновенно испарилось с его лица.
— Ого! Наконец-то мы добрались до настоящей правды! Думаете, раз вы ее спасли, то заслужили помилование? — Кардинал покачал головой. — Ошибаетесь. Все не так.
— Полного помилования я не прошу, — сказал я, сделав шаг вперед, не обращая внимания на щелканье курков. — Хватит пары часов. Отпустите меня. Дайте мне шанс. Вы так и так меня убьете. Мне не уйти, я знаю. Но хочу попытаться. Дайте мне этот шанс. Иначе вы себе самому не сможете в глаза смотреть. Кардинал, вы — не только чудовище, но и человек. Вы, как и мы все, не бесчувственный чурбан. Если вы убьете меня здесь, в своем кабинете, а Кончита узнает — это разобьет ее сердце. А она узнает — так всегда получается.
Отпустите меня. Потом пошлете по моему следу охрану. Да хоть весь город. Пусть травят меня, как свора безумных гончих! Вы знаете и я знаю, что меня обязательно нагонят. Конечный результат не изменится. Навредить вам я не в силах, сбежать — тоже. Черт, да мне и бежать-то некуда. Но по крайней мере моя кровь не обагрит ваших рук. Вы сможете отстраниться от убийства и его вредных последствий. Отпустите меня, Дорак. Дайте мне шанс. Может быть, тогда вас перестанут мучить кошмары.
При упоминании о кошмарах он дернулся. Внезапно я заглянул под его маску и увидел подлинного Фердинанда Дорака, прирожденное чудовище, которое все-таки оставалось человеком, Дорака — пленника его собственной раковины. Тем, кем он был, он стал не по своей воле, и сам себе он не нравился, но измениться был неспособен. Не будь он так ужасен, его следовало бы пожалеть.
— Вы старый человек, Ферди, — заявил я. Услышав свое уменьшительное имя, он опять дернулся. — Вы столько дурного сделали, стольким людям — включая самого себя — навредили. Я не прошу о милосердии. Я даю вам шанс не оказаться законченным мерзавцем, снять с себя вину. Если вы убьете меня прямо здесь и сейчас, вы ничего не выиграете. Вы только забьете в свой гроб, в свое сердце еще один гвоздь. Отпустите меня.
Он призадумался. Речь у меня получилась страстная, но страстные мольбы на Кардинала никогда еще не действовали. Их он должен был слышать, наверно, с тысячу раз. Так и Зейдельман взывал к моей человечности. И все же — не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь применял против Кардинала страсть, разложенную по полочкам: анализ его отношения к Кончите, его кошмаров. У каждого из нас есть свой тайный кодовый замок, несколько кнопок, которые, если нажать их в правильном порядке, заставляют нас поступать вопреки логике, разуму и инстинкту. Я только что вычислил и набрал код Кардинала. Если не сработает — игра окончена, мне конец.
— Даю вам полчаса, — пробурчал он и отвернулся, жестом приказал охранникам опустить дула револьверов. — И больше ничего не говорите. Ни слова. Вы высказались очень убедительно и добились послабления, но еще одно слово… Идите. Полчаса. Ни минутой больше.
Я, как во сне, прошел к двери.
— Мистер Райми, — окликнул он меня, когда моя рука уже взялась за дверную ручку. Я обернулся. Он по-прежнему стоял ко мне спиной, глядя в окно. В разбитом стекле мне было видно отражение его покрытого синяками и ссадинами лица. — Ничто не высечено в камне, — тихо проговорил он. — Не тратьте времени зря. Не удирайте вслепую. Превратите свой побег в погоню за сокровищем. — Я увидел, что он улыбается. — А знаете, это лучший совет, который я дал в своей жизни. Видно, совсем я размяк от старости. — Он глянул на часы. — Двадцать девять минут, мистер Райми.
Я дал стрекача.
* * *
Не успеть! Я понял это прежде, чем доехал до цокольного этажа, прежде, чем, задержавшись только забрать свои ботинки у всполошенного гардеробщика, я выскочил из центральных дверей и побежал со всех ног. Меньше получаса. Я посмотрел на часы. Время истекало быстрее, чем я думал, — всего двадцать пять минут осталось. Ничего не сделаешь. С тем же успехом я мог бы согласиться на смерть там, наверху.
Добежав до середины небольшого парка, я плюхнулся на железную скамейку. Я был совсем один, ночь — холодна, а синяки и ушибы ныли, хотя я старался их игнорировать. «Не удирайте вслепую», сказал он мне, намекая, что моя голова удержится на плечах, если я ею поработаю. Он был прав. Удирать наудачу бессмысленно. Надо подумать. Есть ли у меня выход?
В городе, ясное дело, оставаться нельзя. Еще двадцать минут, и всех поднимут по тревоге. Возможно, часа два мне удастся избегать орд преследователей, если повезет, если я не буду привлекать к себе внимания. Но как только наступит утро, как только в городе станет светло, а слух об охоте распространится пошире, то все и каждый: бойцы Контингента и мелкая шпана, таксисты и шлюхи, полицейские и дети на великах… Глаз и ушей Кардинала в городе предостаточно. Как только они мной заинтересуются, я покойник.
Но куда уехать? Пункт назначения следовало определить заранее. Сесть на первый же самолет — дело гиблое. Бежать куда глаза глядят — последнее средство доведенного до отчаяния человека, а Отчаяние погубит меня так же быстро, как Форд Тассо со товарищи.
Нужно найти дорогу домой. К моему настоящему дому. Я восстановил в памяти свой первый день здесь, когда мой поезд въехал на территорию города. Моя жизнь началась где-то там, за городской чертой. Найдя эту отправную точку, я приближусь к разгадка головоломки. Продвинуться вперед я смогу, лишь вернувшись вспять.
Я сосредоточился. Стал думать о «той женщине» и своих смутных воспоминаниях: домах и каких-то лицах, об улыбчивых полицейских и вездесущих полчищах детей. Попытался различить на табличках названия улиц, учреждений, районов, парков — хоть какую-нибудь зацепку, которая вывела бы меня на название этого неведомого призрачного города.
Все зря. В моей памяти царила полная сумятица. Со временем, с чужой помощью, мне, может быть, и удалось бы вспомнить. Но — торопливый взгляд на циферблат — у меня всего четырнадцать минут. Маловато.
Зато этот город и свою жизнь в нем я помнил превосходно — но почему я не могу углубиться в прошлое всего на несколько дней — да что там, часов? Мысленно вернуться в тот миг, когда я садился в поезд? Первым моим воспоминанием был город за окном вагона — предместья, запасные пути вокзала, платформа, странный дождь, больше похожий на душ. Затем была поездка в такси и встреча с дядей Тео. Но все, что было до этого, покрыт мраком…
Стоп. Чего-то не хватает. Да, я сошел с поезда и, пройдя по платформе, оказался в городе, но с маленькой заминкой. Тот день, как мозаика, складывался из множества деталей — одну из них, малюсенькую, я упустил из виду. Территорию вокзала я покинул не сразу. Мне пришлось остановиться. Остановиться, чтобы…
