— Сын полка?
Руся кивнул, переминаясь с ноги на ногу. Ему всегда неловко было говорить неправду.
Русин солдатик всё ещё стоял навытяжку на раскрытой ладони Бонапарта.
— Вы можете гордиться, — воскликнул Наполеон, энергично сжимая маленькую металлическую фигурку в своём кулаке и окидывая взглядом присутствующих. — Теперь ваш барабанщик в свите императора!
Он заложил руки за спину и двинулся прочь, бросив через плечо:
— Этого маленького философа, Дюрок, я бы тоже оставил при императорской квартире.
Сделав несколько шагов, он внезапно становился, повернулся и раздражённо вскричал:
— И пошлите ещё кого-нибудь за боярами!
Услышав про бояр, Руся отвернулся и прыснул в кулак, благоразумно сделав вид, что чихает. Какие ещё бояре? К 1812 году они, скорее всего, вымерли, как мамонты!
Сам Руся бояр представлял себе бородачами в красных сапогах, высоченных шапках и кафтанах со стоячими воротниками и длиннющими рукавами. Такими бояре были нарисованы на картинках в книжке Пушкинских сказок.
Наполеон Пушкина не читал, это факт… Да ведь Пушкин, наверное, ещё ничего не написал! Теперь они с Александром Сергеевичем почти ровесники! Руся ошеломлённо похлопал ресницами. Здорово! Мальчик быстренько подсчитал — Саше Пушкину недавно исполнилось тринадцать… И они могли бы встретиться! Елен-Васильна не поверила бы! Не, ну а что, я бы ему его собственные стихи почитал… А он бы записал — чего зря мучиться, заново сочинять…
Русины раздумья прервало появление посланных в город офицеров с десятком горожан. Не ясно, какими представлял членов депутации сам Наполеон, но при виде «бояр», приведённых адъютантами, у него задрожала левая икра и его величество стал мрачен… Скромно одетые, дрожащие от страха горожане. Это явно были не те, кого он, покоритель Московии, ожидал теперь увидеть.
Наполеон выхватил взглядом одного из них — невысокого плотного человека, одетого по Парижской моде прошлого десятилетия. Это был отнюдь не боярин, а всего-навсего владелец книжной лавки. Узнав что книготорговец — француз, давно поселившийся в Москве, император небрежно бросил:
— Следовательно, мой подданный. — Нахмурившись, его величество продолжал допрос. — Где сенат?
— Выехал, — ответил «подданный», теребя в руках шляпу.
— Губернатор?
— Выехал, — развёл руками лавочник.
— Где народ?
— Нет его.
Руся вслушивался в этот разговор, и ему на ум пришли пушкинские строки, которые он выучил к литературному утреннику в школе.
— «Напрасно ждал Наполеон, последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной с ключами старого Кремля…» — Руся вызубрил порученный ему отрывок так, что мог одновременно тарабанить стихи, подпихивать локтем ябеду Ленку и подсчитывать в уме, сколько минут осталось до конца репетиции.
Но здесь, на пороге Москвы, в окружении самонадеянных и нетерпеливых завоевателей, он почувствовал вдруг, что для него с этих строчек будто пыль дождём смыло. У Руси даже в носу защипало. Оттого, наверное, что он только теперь он по-настоящему понял, о чём они.
А ещё от того, что самому Пушкину было сейчас не двести пятьдесят лет, а тринадцать. И мама с папой ещё не родились, и даже бабушка… И было от этого и весело, и жутко…
— Кто же в Москве? — негодующий крик Бонапарта вернул Русю к действительности.
— Никого, — виновато шептал в ответ француз, из последних сил комкая шляпу и потея от волнения.
— Быть не может!
— Клянусь вам честью, это правда, — и бедолага с чувством прижал многострадальную шляпу к своей груди.
— Молчи, — в бешенстве проскрипел Наполеон, — молчи о чести!
Он отвернулся, скомандовал войскам «вперёд!» и во главе конницы двинулся в опустевшую столицу.
— «Нет, не пошла Москва моя к нему с повинной головою»! — с мрачным удовлетворением прошептал Руся и гордо прищурился.
Пришпорив коня, он поскакал вслед за французами в Москву. В свою Москву.
Пожар
Руслан проснулся среди ночи. Пахло гарью. Он с тревогой открыл глаза.
— Кажется, началось, — прошептал мальчик по-русски, вытягивая шею и вглядываясь в треснутый циферблат больших фарфоровых часов, стоявших на каминной полке.
Часы показывали половину первого. Фарфоровые щекастые амуры, сгрудившиеся вокруг циферблата, указывали на стрелки пухлыми пальцами. При этом они идиотски закатывали глаза и глупо улыбались.
Улыбаться было нечему. Если осенней ночью в половине первого в комнате светло как днём, и это не волшебный сон, радость преждевременна.
Руся, моргая, перевёл взгляд на зеркало. Оно висело прямо над камином — огромное, оправленное в резную золочёную раму. В зеркале злобно приплясывали красноватые отсветы.
Зарево пожара было настолько ярким, что освещало всю комнату. В бывшей парадной гостиной ныне поселился чудовищный беспорядок. Шторы были ободраны, ковры затоптаны гвардейскими сапогами, картины сорваны со стен и свалены кучей, мебель опрокинута. Из-под дорогой обивки мягких стульев, распоротой искателями сокровищ, лезли на свет неопрятные пучки конского волоса.
Руся выбрался из-под вороха шёлковых покрывал, и сел на белой измятой скатерти, которая заменяла ему простыню. Он свесил с кушетки в стиле ампир свои босые, давно немытые ноги, прислушался. За окнами яростно ревел ветер.
— Читать можно, свет не зажигая. Ничего себе, жарит! — пробормотал мальчик, торопливо обуваясь.
Он высунулся из комнаты и увидел лакея мсье Коленкура.
Сам маркиз де Коленкур был новым патроном Руси. «Заплатив» за пребывание при штабе оловянным солдатиком, в придачу Руся заполучил высокопоставленного покровителя в лице этого образованного, проницательного и деятельного человека.
Генерал и дипломат Арман Огюстен Луи де Коленкур происходил из древнего аристократического рода. Одно время он был послом в России, а в ходе нынешней русской кампании неотступно сопровождал императора Наполеона. Коленкур исполнял должность обер-шталмейстера, то есть начальника императорских конюшен, а также заведовал офицерами для особых поручений, состоящими при императоре.
— Бьюсь об заклад, он тоже только что проснулся, — подумал Руся, глядя на встрёпанного лакея. — Горит?! Москва горит?! — зазвенел взволнованный мальчишеский голос.
— Уи, уи! — просипел француз, суетливо застёгиваясь на бегу. — Мсье Коленкур велел разбудить обер-гофмаршала.
Не получив никаких распоряжений, Руслан благоразумно вернулся к своим фарфоровым амурам, зарылся с головой в ворох покрывал и закрыл глаза. Он, как бывалый солдат в походе, уже научился ценить каждую минуту отдыха. Однако, несмотря на усталость, заснуть не удавалось. Проворочавшись не меньше часа, мальчик забылся, наконец, смутным тревожным сном.
