Руся резко распахнул глаза, и тут же невольно опустил веки — солнце било ему прямо в лицо сквозь прозрачную шахту лифта.
— Луша! Мы… мы вернулись!
Луша неуверенно отцепилась от Русиной шеи и обернулась, щурясь от яркого утреннего света. Перед ними открывалась панорама их родного города.
— Смотри, наш пруд, Плотинка… Деревья голые! Сколько же времени прошло?
Руся молчал.
Лифт стоял на двенадцатом этаже. Двери с тихим гудением то открывались, то закрывались.
— Чего это он? Мы не застрянем?
Не отвечая, Руся грязным ободранным пальцем нажал на кнопку верхнего этажа. Двери с готовностью закрылись. Лифт тронулся, как ни в чём не бывало.
Ну, вот и всё. Они поднимались домой.
Дома
Руся проснулся среди ночи. Он был наверху, под потолком. У бортика кровати-чердака стоймя торчала заложенная носком книжка.
Повозившись, Руся выпростал из-под мягкого, благоухающего свежестью одеяла руки. На левой была белая гипсовая повязка. Она светилась в полумраке детской, отражая голубовато-зелёный свет ночника.
Руся поморгал, рассеянно оглядевшись. Какое-то время он рассматривал вещицы, стоявшие на полочке, висящей на стене. Круглый глазок ночника, маленькие часики-будильник с полупрозрачным циферблатом, нарисованная рукой малыша картинка, изображающая гоночный автомобиль, оловянные солдатики — трубач с обломанным султаном, слегка помятый французский барабанщик…
Снизу слышалось ровное сопение. По оконному стеклу барабанили капли дождя.
— Хм! Здесь тоже идёт дождь… — сонно улыбнувшись, пробормотал мальчик, и зарылся носом в чистую душистую наволочку.
Наутро Русю разбудил запах маминых оладьев.
В комнате никого не было. Он спустился вниз и как был, в застегнутой на одну пуговицу пижаме, прошлёпал на кухню. Все были в сборе — папа, мама, румяный, измазанный вареньем Федюнька, и, конечно, сияющая Лушка.
— Хорошо, что вы приехали! — первым делом заявил Русе Федюня. — А то никто со мной в солдатиков играть не хотел, пока вы были в своей комардировке .
— Командировке? — спросил Руся, улыбаясь.
— Ну, да. Комар-дировке. — Федюня смешно прижал верхнюю губу к самому носу, и задумался. — А там что, комары, что-ли, кусались?
— А у вас тут кусались? — смеясь, спросила Луша. Она подошла к братишке сзади, ласково обняла его и прижалась щекой к его щеке.
— Нет. — Федюня потёрся об её щёку, словно котёнок. — У нас они давно кончились. Ещё летом.
Руся сел рядом с папой, подперев здоровой рукой подбородок, и так сидел, разглядывая своих домашних. Мама поставила перед Русей тарелку и чайную чашку с блюдцем, и села напротив. Руся глядел на маму, мама на него. Мамины глаза так и лучились счастьем. А папа — тот своей сильной рукой осторожно обнял загипсованного по локоть сына.
— И меня, и меня, — откуда ни возьмись, вылез к ним из-под стола Федюня, известный любитель телячьих нежностей.
Все засмеялись.
— Хорошо дома! — сказал Руся.
Он обмакнул в варенье оладушек и с довольным видом засунул его в рот целиком.
Дома, и в самом деле, было так хорошо!
Федина «победа»
Вечером Руся подошёл к папе.
— Есть разговор.
Папа отвернулся от компьютерного монитора и внимательно посмотрел на сына.
— Пап, вот наше-то путешествие… Мы с Лу сопоставили факты и решили, что тут как-то замешаны солдатики…
— Солдатики?? — удивился папа и покачал головой. — Нет, ребята. Не думаю.
— Ну ты же говорил, они магические! Помнишь, в тот день, перед тем как мы… Короче, ты сказал маме, что они — магические. Я потом часто об этом думал.
— В самом деле? — папа рассмеялся. — Нет, друзья, я этого не говорил.
— Говохил, говохил! — возмущённо закартавил Федюня. — Я тоже слышал!
— Я сказал, что олово обладает магическим числом. Я имел в виду, что атомное ядро олова чрезвычайно стабильно, потому что ему присуще магическое число протонов и нейтронов. — Предупреждаю, эти сведения для тех, кто кое-что слыхал о таблице Менделеева! — Папа подмигнул маме и, прищурившись, посмотрел на озадаченных детей. — Так что, магическое число — это научный термин. Им обладают и некоторые другие элементы, свинец, например…
— Никакой магии — сплошная наука. Понятно? — подытожила мама.
— Не очень, — честно призналась Луша.
— Да ладно, мы поняли, солдатики не при чём, — нахмурился Руся. — Хотя, если честно, они нам очень помогли найти друг друга.
— Конечно, ведь они волшебные! — не унимался Федюня. — А ещё ты говохил, что олово КХИЧИТ! — сделав большие глаза, горячо зашептал он папе в ухо.
— Кричит? Хм. Это точно говорил, спорить не буду. Если кусочек чистого олова согнуть, то слышен характерный звук. В науке он называется «крик олова». Громко сказано! Но что поделаешь, учёные — неистребимые романтики.
— Федя, а Федя, перестань! — мама ловко выдернула из рук Федюни оловянную фигурку. — Солдатика сгибать не нужно.
— Этот не будет «кричать», — рассеянно заметил папа, — он не из чистого олова. Это сплав. — А где, кстати, остальные?
— Два с утра были у нас в комнате, — отрапортовал Руся. — Но ты же нам уже разрешил…
Все повернулись к стеллажу. На полке было пусто.
— Фёдор, твоих рук дело?
— Моих, — вздохнув, неохотно признал тот, — я их, пап, с вечеха в мохозилку сунул.
— Что-о? — схватился за голову папа.
— Ну, чтобы холоднее были… — мямлил красный, как помидор, Фёдор. Видно, он всё ещё не избавился от иллюзии, что «холодное оружие должно быть холодным».
Недослушав, папа сорвался с места. Выпрыгнув из домашних тапок, он в одних носках огромными скачками умчался на кухню. Хлопнула дверца холодильника.
— О, нет! — послышался тоскливый крик.
Домашние, недоумевая, потрусили следом.
Из распахнутой настеж дверцы морозильной камеры шёл лёгкий белый парок. Папа стоял на коленях перед выдвинутым поддоном. Он… хохотал как сумасшедший.
Руся заглянул в поддон. На дне лежал кучками несмешной серый порошок.
— А где солдатики? — осторожно поинтересовался мальчик.
Папа перестал, наконец, смеяться.
— Вот! — Он ткнул пальцем в поддон. — Это всё, что от них осталось.
— Ну, и что всё это значит? — Луша пристально вгляделась в серые кучки.
Папа, всхлипывая от смеха, вытер глаза платком.
— Что это значит? А вот что: при температуре ниже примерно минус тринадцати с половиной градусов по Цельсию олово превращается… — папа, как фокусник, взмахнул платком, — в по-ро-шок.