Все попытки Крузенштерна приспособить бывших рыбаков к посильным работам по хозяйству оканчивались неудачей. Японцы всё кланялись и кланялись, но ничегошеньки — будто бы! — не понимали.
Со своим толмачом, таким же, как они, японцем, жили во всегдашнем раздоре. Злобно сверкая глазами, время от времени клялись отомстить за то предпочтение, что отдавал переводчику посланник Резанов.
Крузенштерн вскоре махнул на японцев рукой, и стал относиться к ним как малым неразумным детям. Даже когда по недостатку питьевой воды всем, от капитана до матроса, выдавали по две кружки в день, японцам было позволено пить сколько влезет.
* * *
Наконец, подул свежий юго-восточный пассат и очистил атмосферу. Сразу стало веселее. А на следующий день «Нева» подошла поближе к «Надежде» и в десять тридцать утра расставленные по вантам матросы обоих шлюпов грянули многократное «ура!».
Было 26 ноября 1803 года. После тридцатидневного плавания от Тенерифе шлюпы «Нева» и «Надежда» пересекли экватор. В честь первого в истории прибытия российских кораблей в Южное полушарие был произведён салют. Над экваториальными водами прогремело одиннадцать пушечных выстрелов. Борта шлюпов застлал на мгновение белый дымок.
Традиционное в таком случае морское торжество в честь Нептуна прошло довольно скромно. Крузенштерн, как единственный человек на корабле, уже пересекавший экватор, выбрал из матросов одного — поосанистее, побойчее и поречистее, и какое-то время терпеливо втолковывал ему что-то.
Матрос Курганов шевелил губами, кивал с пониманием, улыбался, а затем отменно сыграл роль Владыки морей, как будто и впрямь был старым, посвящённым служителем морского бога.
Божество украсили картонной короной и окладистой бородой из пакли, сунув в засмолённые шершавые руки трёхзубые вилы. Ни мало не растерявшись на публике, божество зычно поприветствовало россиян и представителей прочих народов с первым прибытием в «южные Нептуновы области».
Мориц и Руся стояли рядом, восхищённо глядя на чудесное преображение Курганова.
— Во басит! Как настоящий!
— А я слышал, кто первый раз на экваторе, тех должны морской водой обливать, — на ухо приятелю зашептал Руся.
— Тогда всех обливать надо, — ухмыльнулся Мориц, — кроме капитана.
Искупаться всё же получилось. Капитан Крузенштерн, разумеется, откупился, предложив ведро рому. Откупились и многие офицеры, и пассажиры.
— Эй, Мориц, ты будешь откупаться? — подняв бровь, важно спросил брата Отто.
— Что я дурак, что ли? Ха, откупаться! Я хочу купаться! — заявил Мориц, и первым полез туда, где матросы с хохотом окатывали друг друга морской водою из парусиновых вёдер. Руся ринулся следом. Надо же было принять морское крещение!
А после был знатный обед. На каждую артель зажарили по две утки, приготовили пудинг и сварили свежий суп с картофелем, тыквой и прочей зеленью, которая сохранилась от самого Тенерифе, прибавив к тому по бутылке портера на каждых трёх человек.
Обед закончился тостами, опять подняли флаг и стреляли из пушек.
— Каждый бы день так! — произнёс «прожора» Мориц, быстро растущий и потому вечно голодный, мечтательно потягиваясь и выкатив вперёд сытое пузо.
Руся согласно вздохнул.
Близился вечер. С бака, где матросы уже собрались послушать корабельных «песенников», лилась песня. Молодой, чистый голос запевалы струился, звенел. Ему вторили ещё несколько голосов — низких, густых и сочных. Песня крепла, росла, в ней были одновременно и ширь, и удаль, и ликование, и какая-то невыразимая тоска.
Руся заслушался. Ему было одновременно и радостно, и грустно, и ничего было с этим не поделать. Он только знал, чувствовал, что с другими происходит то же самое. И это чувство связывало его с командой «Надежды» крепче крепкого, и совсем неважно было, что он, самый младший на корабле, старше их всех на целых два века.
Огромный шар солнца уже спустился за горизонт, и на пламенно-золотом небосклоне высились фантастические города и башни. Фиолетовые, розовые, пурпурные облака громоздились, сталкивались. На глазах рушились исполинские крепости, безмолвно обваливались бастион за бастионом, и тут же возникали вновь. Вот бедуин в высокой чалме превратился в парусник. Вот шествуют мимо диковинные существа, торжественно плывут колесницы…
День угасал.
В сгустившихся сумерках «Надежда» продолжала идти вперёд. Отныне и надолго её путь осеняло созвездие Южного Креста.
Глава 27. Бразильские впечатления Отто Коцебу
«В Бразилии придётся задержаться.
Крузенштерн говорил — пробудем здесь всего дней десять. Ведь нужно обогнуть мыс Горн до наступления сильных бурь.
Все наши спешно готовились к отплытию. И на тебе, выяснилось — „Неве“ нужно ставить новые мачты. И грот, и фок… Тут готовых мачт и вовсе нет! Бразилия, одно слово. Здешний губернатор по просьбе Крузенштерна послал нарочных
[51]
в леса, искать подходящие деревья.
Деревья на мачты срубили в 2 милях от берега, и ровно неделю по бездорожью тащили их к морю. Теперь матросы „Невы“ и „Надежды“ работают, не покладая рук.
Граф Толстой купил себе в Бразилии обезьяну. Макаку. Как они тут не водятся, стало быть, эту красотку привезли из Африки. Она смешная. Мориц с Русем от неё не отходят. Я сказал как-то Морицу, что она почти такая же милая, как его Дельфина. Набросился на меня с кулаками. Шуток не понимает! Левенштерн ругает нас, что мы с братом живём как кошка с собакой, но это неправда. Уж во всяком случае, по сравнению с тем как живут между собою Резанов с Крузенштерном, мы с Морицем живём душа в душу.
После того, как посол заявил, что он — начальник экспедиции, и у него есть на это бумаги, прошло уже больше месяца. Теперь он изо всех сил пытается командовать офицерами и отдавать приказы Лисянскому, не ставя об этом в известность Крузенштерна.
Кто ж из моряков его послушает. На корабле один начальник — капитан. Он здесь и царь, и бог.
Резанов злится, грозит написать Государю.
В конце концов господин посланник решил, что слишком поздно пускаться в плавание вокруг мыса Горн. Нужно, мол, идти в Японию мимо африканского побережья, на восток, через Индийский океан! Крузенштерн сказал, что не позволит ему похоронить планы кругосветной экспедиции. Вот так-то! Наши шлюпы пойдут на запад, как заранее решено было, чтобы прибыть в Японию через Тихий океан.
Мальчишки тут все стреляют из луков. Только не стрелами, а маленькими шариками из обожжённой глины, а то и мелкой галькой. Очень метко стреляют. Я видел, как мальчик лет десяти подстрелил бабочку, садившуюся на цветок. Она просто разлетелась на куски!
Мы стреляли по апельсинам. А чучельник Лангсдорф — по колибри. Такие маленькие птички, меньше некоторых здешних бабочек. Порхают над цветами, пока их не подстрелят приезжие иностранцы, чтобы сделать чучело!
