Матросы по двое наполняли бочки и пускали их вниз по течению. Островитяне умело сплавляли бочки по ручью, а потом вплавь через буруны подгоняли их к баркасу. На баркасе ещё двое матросов принимали на борт ценный груз.
— Вот ведь, черти, ловкие какие! — глядя на то, как нукагивец вплавь преодолевает пенистые гребни бурунов, умело справляясь с вертящейся в воде бочкой, удивлялся курносый, белобрысый матросик.
— Проворны! — соглашался его напарник, устало вытирая рукавом красное, мокрое от пота лицо. — И жара им нипочём.
— Вчера, рассказывают, бросили с «Надежды» одному кусок железа, да промахнулись. Тот нырнул за железякой, вынырнул и знаки делает — не достал, мол, другую давай. Что ты будешь делать — бросили ещё. А дикарь-то — поймал вторую и давай, братец ты мой, хохотать. Глядят — обе железки у него в руке. Он первую-то, слышь, достал со дна, да не показывал. Под водой ногами держал. Ну чисто — обезьяны!
— Да где ты обезьян-то видел водоплавающих?
Курносый матросик только качал головой и улыбался.
* * *
Тенистые своды шелестели, двигались, разговаривали.
— Руся, да Руся же! — слабый мальчишеский голос снова явственно прозвучал откуда-то сзади.
Руся обернулся. Прямо на краю пальмовой террасы, на траве, вспученной вывороченными корнями, лежал кто-то. Камуфляжные пятнистые штаны и линялая футболка сливались с жёсткой травой и гнилыми кокосами, валявшимися вокруг.
Руся, как лунатик, медленно двинулся к лежащему на земле.
Это был мальчишка, встрёпанный, светловолосый. Его осунувшееся лицо казалось почти зелёным в зелёной же тени. С усилием приподнявшись на локте, он смотрел на Руслана и почти беззвучно шевелил губами.
— Макар?..
Руся провёл рукой по лицу, как будто хотел снять наваждение.
Потом, сообразив, наконец, что это не мираж, не галлюцинация и не результат солнечного удара, бросился к другу, рухнул на колени и быстро припал губами к Макаркиной щиколотке.
— Руська, ты… Ты с ума сошёл! — прошептал Макар. — Отравишься!
Он стал выворачиваться и хватать Русю за руки. Двигался он трудно, медленно, как-то невпопад.
— Лежи, не дёргайся! — Руслан с досадой пихнул Макара в грудь. Тот навзничь откинулся на траву. Навалившись, Руся крепко прижал приятеля к земле. — Вот дурак, ещё лягается! — Лазарев, собрав последние силы, упрямо дёрнул ногой.
— Лежи, говорю! Вампиры яда не боятся! — Руся сдавил края ранки пальцами и губами вытянул кровь. Сплюнул. Проделал всё это снова. Потом ещё и ещё раз — до тех пор, пока не онемели от усталости губы. Наконец, ослабил хватку и отпустил Макара.
Бегом бросился к ручью, зачерпнул воды, энергично поболтал во рту и выплюнул. С наслаждением умылся, опрокинув несколько прохладных пригоршней на горевшее, измазанное кровью лицо. Утёрся рукавом, и тогда только перевёл дух.
Потом слегка изменился в лице, будто вспомнил что-то. Замер, в панике нащупывая языком лунку от недавно выпавшего зуба. Язык наткнулся на что-то острое. Да это уже новый зуб лезет, и всё там зажило давно! Руся облегчённо вздохнул, немного устыдившись своего внезапного испуга.
На поляне, у самого устья ручья происходило какое-то движение. Не разглядев никого из своих в шумной толпе аборигенов, Руся бросил тревожный взгляд на залив. Баркас по-прежнему стоял на верпе в некотором отдалении от берега. Развеяв свои глупые страхи, Руся улыбнулся, набрал пригоршню воды и потрусил назад, к Макару.
Лёжа на спине, Макар озадаченно смотрел снизу вверх на заметно повзрослевшего и загоревшего дочерна приятеля в мешковатых матросских штанах и рубахе. Когда это Руська Раевский успел так измениться?
Макар приподнялся и, недоверчиво щуря светлые ресницы, оглядел сверкающую гладь залива, окружённого высокими тёмными скалами. Это было как в кино: белые пенистые водопады, срывающиеся с тёмных круч, буйная тропическая зелень, бездонная небесная лазурь. А, главное, — два старинных парусника, застывших у самого входа в бухту. Их стройные мачты таяли в полуденной голубоватой дымке…
— Это что, — прошептал Макар, — сон? Или рай?
— Какой сон, какой рай! — засмеялся Руся. Он снова встал на колени и обеими руками крепко схватил друга за плечи. — Жить будешь! Двести лет жить будешь! Слышишь, Макарка? — И Руська порывисто стиснул друга в железных матросских объятиях.
* * *
Работа у ручья поначалу спорилась. Если б не помощь нукагивцев, заливаться бы им на солнцепёке до самого вечера. К счастью, неутомимые, привычные к жаре дикари с завидной ловкостью справлялись с трудным делом.
Оставалось не так уж много пустых бочек, когда на берег прибежал, запыхавшись, нукагивский мальчишка, и что-то закричал, бешено жестикулируя.
Матросы, бывшие на берегу, удивлённо уставились на маленького беснующегося дикаря. Дитя природы с криком било себя кулаком в грудь, а потом в отчаянии простирало руки в сторону кораблей, мирно стоящих в заливе.
Островитяне бросили работу и тревожно загомонили, сбиваясь в кучу.
Куда делись добродушные и услужливые помощники! Настроение дикарей резко переменилось. Моряки недоумевающе вглядывались в напряжённые, потемневшие от гнева лица островитян. Дикарей на берегу стало больше, и они всё прибывали. Вооружённые, облачённые в доспехи, они потрясали копьями, и крепкие мышцы грозно перекатывались под тёмными узорами татуировок.
В одно мгновение на поляне у ручья собралась огромная разъярённая толпа, плотным полукольцом окружившая матросов.
— Все в шлюпку! — крикнул мичман.
Однако копья преградили им путь. Похоже, отступать было поздно.
Глава 37. Необитаемый остров
Если бы окружившие моряков нукагивцы увидели, что произошло чуть поодаль, на пальмовой террасе, возможно, они сразу порастеряли бы свой воинственный пыл, а берега Тоиахоэ огласились бы громовым хохотом. Ничего смешного не случилось, напротив. Но здешние туземцы громче всего хохотали от ужаса. Хохотали до колик — исступлённо, неистово.
Испугаться было не мудрено: два маленьких белых этуа растворились в воздухе, словно это были не люди, а духи. Только что они сидели на жёсткой траве, что-то взволнованно выкрикивая и обнимая друг друга, и вот — исчезли без следа.
Однако никто ничего не заметил. Только огорошенно крякнула пёстрая птица, с любопытством наблюдавшая за этуа. Мигнула чёрным глазом, крутанула шеей и вспорхнула — от греха подальше.
* * *
Песок.
Белый песок.
Руся поднял голову и провёл рукой по щеке, шершавой от налипших песчинок.
Полоска песка между заросшей пальмами террасой и морем изгибалась тонкой лукой, убегала на запад. Там горячей золотой каплей стекало за горизонт солнце. Пальмы отбрасывали на землю длинные-предлинные тени.
