В спальне смотреть было особенно нечего, разве что мебель там была самой громоздкой во всем доме. В углу стоял грандиозный дубовый шкаф (гардероб, так его здесь называли), у стены — широченная кровать, по бокам от нее — две тяжелые тумбочки, тоже из дуба. По тумбочкам сразу можно было понять, кто где спит.
Одна была беспорядочно завалена медицинскими книжками — раскрытыми и закрытыми, с закладками и без — и стопками растрепанных бумаг. Все это безобразие теснилось не только на злополучной тумбочке, но и отчасти на полу — словно книги и бумаги, пользуясь тем, что в спальне никого нет, вознамерились уползти потихоньку обратно в кабинет Василия Савельевича, где им, собственно, и подобало находиться.
На другой лежал французский роман. Геля прочла золоченую надпись на корешке «L'Homme qui rit»
[3]
.
Вот, собственно, и все.
На очереди были владения Василия Савельевича — то есть кабинет. Дождавшись, пока взрослые займутся своими делами, Геля просочилась в первую дверь от парадной.
Стены кабинета почти сплошь были заставлены книжными шкафами, стопки книг вавилонами возвышались и у основания шкафов, и у кресел, и даже на ступеньках стремянки. У окна — огромный письменный стол карельской березы, заваленный журналами, бумагами, газетами и, разумеется, книгами.
Геля подошла поближе, спрятав руки за спину, чтобы ничего не трогать.
Но не трогать конечно же не получилось — ее сразу заинтересовала открытая английская книжка, очень толстая, лежавшая поверх нескольких других. Предусмотрительно заложив раскрытую страницу пальцем, посмотрела, как называется. На голубой обложке значилось:
Alfred Swaine Taylor
Medical Jurisprudence
Немножко почитала и сморщила нос от жалости:
…молодой джентльмен выпал из экипажа и ударился головой о мостовую. В результате полученной травмы он на некоторое время потерял сознание, однако скоро пришел в себя. Он почувствовал себя значительно лучше, и его друг усадил его обратно в карету и привез в дом родителей…
Бедный молодой джентльмен! Упал, ударился, а во втором абзаце вообще умер! И бедный, бедный Василий Савельевич! Читает такие ужасные книжки, чтобы лучше помочь своей любимой дочери, которая тоже упала и ударилась (но, к счастью, до второго абзаца не дошло).
Рядом со столом стояло суровое кресло с прямой спинкой, а перед ним — еще два, низких, кожаных (видимо, Василий Савельевич был строг к себе и милосерден к посетителям). У ножки кресла громоздилась взъерошенная куча прочитанных газет и журналов, и Геля вытащила парочку наугад, чтобы посмотреть.
В журнале «Новая Иллюстрацiя» посреди 32-й страницы красовалась фотка дяденьки в лихо подкрученных усиках и с младенцем на руках.
Ну-ка, кто это?
Оказалось — Будущiе императоры Австрiи
.
Эрцгерцогъ Карлъ-Францъ-Iосифъ (он унаслѣдует престолъ послѣ нынѣшняго наслѣдника, Франца-Фердинанда д’Эсте) со своимъ сыномъ Францемъ-Iосифомъ-Отто.
Такой маленький, а уже почти император, — подумала Геля, внимательно разглядывая щекастого важного младенца в большущей панамке.
Что-то такое она слышала об этих эрцгерцогах. Или читала? Нахмурилась, припоминая, но нет, без интернета, своей вечной шпаргалки, ничего вспомнить не смогла.
И снова стало немножко стыдно — она, конечно, очень соскучилась по маме, но если бы сейчас какой-нибудь волшебник спросил — что ты хочешь, девочка? Чтобы здесь появилась на час твоя мама или интернет? — Геля бы выбрала интернет.
Без мамы можно было потерпеть, взрослая уже, а вот без интернета — как без рук.
Столько вопросов, столько непонятного вокруг, а с интернетом она бы в два счета все выяснила.
Да кто же они такие, эти Карлы-Францы-Фердинанды? — снова постаралась вспомнить Геля, но безуспешно. Рассердившись, просто отложила журнал и потянула из кучи газету «Русскія Вѣдомости» — ну их, императоров, и что за идиотская привычка давать детям одни и те же имена по сто лет подряд?
На газетном развороте попалась большая статья
О современномъ московскомъ строительствѣ
Читать целиком времени не было — скоро придет к обеду Василий Савельевич и едва ли обрадуется, обнаружив дочь в своем кабинете, но все же из любопытства просмотрела пару абзацев вскользь:
Въ послѣднее время стало, кажется, для всѣх очевидно, что съ новѣйшимъ московскимъ строительствомъ творится нѣчто неладное. Горе не в томъ, что чудесные старые особняки таютъ съ каждым годомъ…
…жизнь не стоитъ на мѣстѣ, и всѣ эти милые сердцу домики съ колоннами и мезонинами неизбѣжно обречены на гибель…
… но бѣда въ томъ, что постройки, возводимыя на мѣстѣ даже самых убогихъ и ничтожныхъ старыхъ домовъ, почти всѣ чудовищно безобразны…
Ну надо же! — Геля насмешливо покачала головой. — Если бы не «яти», вполне можно было бы выложить в интернете, никто бы и не догадался, что статье почти сто лет.
В Москве, ее Москве, шла настоящая битва против сноса архитектурных памятников — старинных домов и особняков. Защитники культурного наследия стояли в пикетах, строчили заметки в блогах, пытаясь остановить бульдозеры и стеноломы.
Да что там далеко ходить — ее папа и мама постоянно спорили на эту тему.
Алтын Фархатовна, коренная москвичка, цинично заявляла примерно то же, что и автор статьи: «Старые дома ломались во всѣ времена, и въ старину тоже не слишкомъ церемонились съ архитектурой предыдущихъ эпохъ» — и еще добавляла: «Здесь и с людьми особенно не церемонятся, позаботились бы сначала о жителях, а потом уже о домах».
Но понаехавший в нерезиновую из Англии Николас Александрович горячо возражал: «Да пойми же ты, люди, которые не умеют уважать свое прошлое, никогда не научатся уважать себя!» — и, высунув язык, рисовал Гелиными фломастерами кривенький плакат «Руки прочь от старой Москвы!», а потом уходил стоять в пикетах.
Наверное, мама была права, но почему-то папа в этом случае вызывал большую симпатию.
Геля со вздохом оставила газету — пора сваливать отсюда, пока не застукали. Быстро посмотреть, что тут еще интересненького, и сваливать.
У самой двери слева находилась вещь, по мнению Гели, несколько неуместная в кабинете, — походная койка, покрытая грубым верблюжьим одеялом.
Однако в дальнем, свободном от книг углу она увидела вещь, еще более неуместную и рассмешившую ее до слез, — на толстой цепи с потолка свисал большой кожаный мешок с песком.
Дело в том, что по утрам из глубины квартиры доносились звуки какой-то глухой возни, неясные выкрики и стуки — словно кто-то мутузил кулаками мешок с песком. Геле, ясное дело, было любопытно, однако она никого ни о чем не спрашивала — мало ли чем эти взрослые могут заниматься? Была охота потом смотреть, как они мямлят, врут и смущенно переглядываются.
