Тетя Олена же стала нашим секретным оружием – она понесла по деревне свежую сплетню о том, что баба Вера выжила из ума. Но баба Вера – женщина с характером – не сдавалась, в глазах ее появился нехороший, фанатичный огонек, она стала прорицать неурожай и даже замахивалась на конец света.
Нет, никогда светская жизнь нашей деревни не была такой насыщенной. Женщины, разбившись на кучки, яростно спорили – кто-то при виде бабы Веры крутил пальцем у виска, а кто-то со смаком пересказывал про змей, собак и жаб, упоминались так же порча и тухлые яйца. Про нас с Игорьком все как-то забыли – ну не могли же какие-то жалкие детишки быть причиной неурожая и конца света? Нос у нас не дорос.
Но мы-то еще не закончили свои гадкие игры и готовились отыграть гвоздь программы.
Дав бабе Вере три дня передохнуть, мы снова вышли на тропу войны. На этот раз участниками массовки должны были стать кошки.
Игорек стянул из погреба немаленький шмат копченого сала, и мы опять полезли к бабе Вере во двор. Букет встретил нас как родных – бутылочные обрезки с чердака мы давно убрали, пес чувствовал себя прекрасно, ну и к нашим взяткам он привык. Порадовав его котлетами, мы стали натирать салом крыльцо и стену дома под окном. Я выскользнула за забор и вернулась с кошкой, которую мы подкормили кусочком сала, потом тем же салом натерли ей пяточки и отпустили. Повторив этот трюк еще с тремя кошками и закинув на чердак длинную палку, найденную нами за домом, мы убрались со двора.
Часов в десять вечера, когда вся деревня сидела по домам – кто спал, кто телик смотрел, – мы встретились у забора бабы Веры с реквизитом для кульминационной сцены. Погода была подходящая – пасмурно, ветрено, морось.
Мы заглянули в щель забора, чтобы оценить обстановку. У крыльца отиралось с десяток кошек, но пока они не очень шумели. Шумел Букет – мы как-то прошляпили, что собаки не слишком любят кошек, и пес чуть не сорвал нам всю операцию: он лаял, рычал и гремел цепью. Баба Вера, видно, уже не в первый раз вышла на крыльцо, в руках у нее была метла.
– Да откуда ж вас столько? Тпрусь, тпрусь, бисови тварюки! Салом вам тут намазано, чи шо?
На этой реплике мы с Игорем хихикнули в кулаки, а баба Вера, разогнав кошек, замахнулась метлой на Букета:
– Та хватит брехать, ты, скажена собацюра! – Она наподдала ему метлой пару раз, и пес, взвизгнув, забился в конуру. Баба Вера ушла обратно в дом, но мы решили выждать, не полезли во двор сразу.
Кошки стали потихоньку подтягиваться обратно к крыльцу. Букет так и не вылез – боялся.
– Пора, – сказал Игорек, и мы перемахнули через забор.
Мы подкрались к самому дому, я вылила четыре пузырька валерьянки на крыльцо и вокруг, и мы полезли на чердак. Пока кошачий хор распевался, набирал силу, мы быстро готовили к выходу Четвертого. Четвертый был классической тыквенной головой. Четвертым его звали потому, что мы с Игорьком оказались никудышными резчиками по тыквам, и только четвертый изуродованный гарбуз был признан достойным призраком. Со свечкой мы тоже не стали связываться – дело ненадежное; решили взять фонарь – от него и света больше опять же ж.
Мы засунули тыкву в авоську, авоську привязали куском крепкой веревки к палке – получилась такая типа удочка – и стали ждать.
Коты все прибывали, истерика на крыльце нарастала. Нам почти не было их видно, но вот слышно было прекрасно. Коты завывали и дрались, и скоро на крыльцо опять выскочила баба Вера:
– Святые угодники! Да откуда ж вы поналезли! Тпрусь! Тпрусь!
Но кошки, натурально, даже не стали отвлекаться на бабу Веру, они катались кубарем у ее ног, терлись о крыльцо, истошно визжали – старуха была как корабль в бушующем море.
– Давай, – сказал Игорь, включил фонарь, вывалил Четвертого за окно и начал раскачивать. Я же принялась дуть в детскую пластмассовую дудку, и ее омерзительный звук гармонично вписался в кошачий хор.
– А-а-а-а-а!!! Прывыд! Прывыд! Господи, помилуй мя! Любася! Прывыд! – Старуха увидела Четвертого и с криками вломилась обратно в дом.
Услышав про Любасю, мы с Игорем переглянулись, быстро втащили тыкву в окно и затаились. То, что бабкина внучка будет у нее ночевать, было для нас неприятным сюрпризом.
Люба же тем временем выскочила на крыльцо, где продолжалось выступление ансамбля песни и пляски обезумевших кошек.
– Ой, господи! Та сколько ж их! А ну тпрусь! Бабуся, несите метлу! – закричала она.
– Любасечка, золотенькая моя, там прывыд, я боюся, – послышался голос бабы Веры (видеть женщин мы не могли – затаились на чердаке и не высовывались).
– Бабуся, та вам померещилось, нет тут никого, кроме кошек, – ласково сказала Люба.
– Був, був, страшенный прывыд с от такими зубами, с глаз у него искры, из ноздрей – огонь, – забормотала убежденно баба Вера.
– Та шо вы, бабусю, то вы кошачей свадьбы напугались…
– То не свадьба, то шабаш кошачий, бо коты – истинная дьявольская прислуга, – продолжала частить баба Вера.
– Та какой шабаш, бабуся, успокойтесь. – Тут Люба принюхалась и спросила: – Бабусечка, а вы, часом, лекарство свое тут не разлили? А то запах знакомый какой-то…
– Лекарство? Нет… Не знаю… Не знаю я, Любася. – Голос бабы Веры прозвучал по-детски беспомощно.
– Пролили, бабуся, пролили и забыли… Или пузырек потеряли, вот кошки и бесятся… А вы со сна и напугались… Вы ж у меня старенькая уже, – ворковала Люба, а баба Вера отвечала слабым голосом:
– Да… да…
Потом они вернулись в дом, а мы с Игорем покинули место преступления.
Мы пошли ко мне, забрались в амбар со скотиной, скормили тыкву свиньям и устроились на соломе рядом с Мишенькой (он любил спать в козьем загоне, – видимо, привык к Мурке).
– Ну что, хватит? – спросила я у Игоря.
– Та да, – вздохнув, ответил он, – и правда, старенькая она уже… Жалко…
– Ото ж, и мне жалко, – согласилась я.
Баба Вера с неделю ходила как в воду опущенная, даже никому не похвасталась привидением, но потом ничего, приободрилась, и все стало как прежде, но мы с Игорем больше ее не обижали.
Игорек и сам некоторое время был тихим, не похожим на себя.
– Ты смотри, Глория, как оно просто, – говорил он мне, бросая камешки в реку (так у нас было заведено для серьезных разговоров – смотреть в воду, а не друг на друга), – мы ж ее могли так и в гроб загнать…
– Ну а она сама-то?
– Так ото ж, – Игорек бросал очередной камешек, – ото ж… Все так могут. Наговорил на другого – и капец… Или подлость какую устроил… Страшно, правда?
– Страшно, – соглашалась я.
Глава 12
Игорек однажды рассказал мне про свой «первый выход в свет» – как он, совсем еще маленьким мальчиком, вышел в первый раз со двора на улицу и встретил деревенских детей.
