– «Ты кто такой?» – говорит мне тогда Богдан, ну, я обозвался, а Богдан тогда говорит: «А, цыганча, бейте его, хлопцы», – и как даст мне в нос… Ну и я ему дал в нос, и тогда они на меня все как навалились, а я так напугался и как побегу от них, а они за мной… все… А я так напугался, что себя не помнил…
– Как животное? – осторожно спросила я.
– Какое животное? – сбился Игорек.
– Ну как Миша, когда в нас камни кидали, помнишь?
– А… Да… Так точно и есть, – согласился Игорек. – Бежал, не разбирая дороги, аж в балку скатился, потом дальше в лес побежал. Бежал и бежал, уже их и не слышно было, а я все равно бежал… Потом увидел дом, забежал и заховался, как мыша…
– Не ври, Игореша, – я толкнула его локтем под бок, – ты же по лесу бежал, какой же дом в лесу?
– Та честное индейское, был дом. Чи хатка старая от лесника, чи шо… Ясли там на дворе стояли, не веришь, так я покажу…
– Ага. А дальше-то что было?
– Сидел я там, пока не стемнело, а потом меня такая злость взяла, шо я такой трусляка, я вылез и домой пошел. Решил, шо никогда больше бояться никого не буду, пусть хоть убивают, я больше не побегу. Ну, ты знаешь. А потом домой пошел, пришел уже ночью, мамка аж охрипла от крика…
– А как же ты вышел? Вернулся по следам? – Я очень удивилась рассказу Игоря. Сама я, конечно, таскалась в лес тишком, но у меня-то был Мишенька, который откуда хочешь выведет, но чтобы трехлетний мальчишка ночью в лесу не заблудился?..
– Та какие следы? Не, не по следам. Не знаю как. Шел себе и шел, пока не вышел. И теперь я ничего не боюсь, никогда, почти как ты. Ты ж ничего не боишься, да? Ни привидений, ни собак, ни шо побьют. Да?
– Не знаю, – сказала я, – наверное, чего-то боюсь. Папа говорит, что не надо бояться страха. Что если страх запрятать глубоко в своем сердце и сделать вид, что его нету, – я старательно вспоминала папины слова, – то тогда он породит чудовищ, и они тебя сожрут. Надо всегда знать, чего боишься. Другим можно не говорить, а себе самому надо обязательно.
– Та шо я, псих – с собой разговаривать? – засмеялся Игорек.
– Ну, не только психи с собой разговаривают. Если будешь знать свой страх, сможешь его преодолеть. Вот смотри, надо так. – Я взяла Игорька за плечо и поставила перед собой. – Вот как будто я – зеркало. А теперь говори, чего боишься.
– Та ничего, – развел руками мальчик.
– Ну, подумай.
Игорек задумался.
– О! Вспомнил! Я боюсь, что меня сожрут свиньи, – сказал он, глядя мне в глаза. – Помнишь, на выпасе Олежка рассказывал, как того пьяного в колхозе свиньи съели? Так я теперь и боюсь…
– Хорошо, пойдем тогда свинарник чистить и свиней купать, – сказала я, а Игорек снова засмеялся и обозвал меня крысой.
Наших свиней раньше все время держали в загоне, уж больно были огромные и злющие, да и мне папа долго запрещал к ним подходить, но, несмотря на то что свиньи – подозрительные, опасные, прожорливые твари, мне и с ними удалось поладить, и теперь, если выдавался особенно жаркий денек, мы выпускали их во двор и поливали из шланга у колонки – это называлось «купать свиней». Правда, после этого купания они обычно бывали еще грязнее, чем раньше, – мы наливали огромную лужу, в которой животные очень любили полежать. Я относилась к свиньям с особой нежностью и жалостью – из-за того, что их убьют и съедят. Я даже подумывала о том, чтобы выпустить их в лес, где они станут настоящими дикими кабанами, но Игорек мне отсоветовал, сказал: «Там их тоже сожрут – волки. – И добавил: – Такая уж она, свинячья доля – быть сожранным».
Поэтому я с ними и носилась – смирившись с неизбежной свиной гибелью, старалась, как могла, развлечь их, пока они живы. Свиньи оказались очень умными, очень, даже умнее собак, Игорек и то удивлялся:
– Ты смотри, все понимают! Вот правду говорят, что ты – веснянка, с любой тварью разговариваешь.
– Игорь, так это не потому, что я разговариваю, они просто сами умные, – отвечала я, почесывая за ухом триста кило потенциальных котлет. «Котлеты» радостно хрюкали и подставляли еще и жопу почесать. – А про тот дом в лесу, Дзыга… Пойдем завтра поищем? Ты помнишь, где он?
– Та найду. По следам вернусь, – пошутил Игорь. – Только Мурку с собой не будем брать, шоб волков не приманивать.
Волков в нашем лесу, наверное, не было. Во всяком случае, никто о них не слышал. Кабаны были, и олени забредали, и другая всякая живность. Лес был маленький, папа говорил, что если бы посмотреть на него сверху, то он похож формой на каплю, отделившуюся от большого лесного массива.
Местные ходили туда по грибы, по ягоды, порыбачить на речных озерах, но это было так, баловство, а не промысел. Детишки тоже туда бегали, но не по одному, по двое, а стайками, так что нам с Игорем досталось бы, если бы кто узнал, что мы повадились ходить в лес вдвоем.
А мы повадились, даже в индейцев перестали играть, нашей любимой игрой стал лес. Мы оставляли все свое индейское снаряжение на опушке, в бурьянах. Игорь говорил: «Мы же не настоящие индейцы, а он – такой настоящий, так уж пойдем как есть».
Закончив работу, мы брали какой-нибудь еды, бутылку молока и отправлялись бездумно шататься по лесу. Нам очень нравилась эта особенная лесная тишина, сплетаемая из множества звуков – щебета птиц, звона насекомых, шелеста листьев, нравилось наблюдать за птицами на озере, нравилось объедать кусты дикой малины, пусть малины этой и дома у нас было навалом.
Игорь легко нашел тот домик лесника, о котором говорил; мальчишка вообще на удивление хорошо ориентировался в лесу, хотя следопыты из нас были, признаться, хреновые. Папенька мой никогда не брал меня на охоту и натаску собак – знал, что я буду рыдать над каждым зайцем, так что учиться было не у кого.
Домик был маленький, бревенчатый. Игорь потрогал потемневшие от сырости стены и сказал:
– Как Бабки-ежкина избушка, да?
Я кивнула. У нас так никто не строил, деревянных домов не было вообще – шлакоблок, кирпич или мазанки. Мы обошли домик кругом. На заброшенном огороде среди лесных трав до сих пор рос одичавший картофель, кое-где пустила стрелы редиска. За огородом была вырыта большая яма.
– Не похоже на зверей, – сказала я, а Игорь, подумав, уточнил:
– Та то погреб рыли и бросили.
Перед домиком стояли ясли – подкармливать зимой оленей.
– Точно, от лесничества, – констатировала я, и мы пошли в дом.
Тяжелая деревянная дверь отсырела, разбухла и никак не хотела открываться, мы с Игорьком, пыхтя, тянули ручку вдвоем, как репку. Наконец, загребая землю, дверь сдвинулась. Мы не стали открывать ее до конца и пролезли в щель.
По стенам ползла плесень, в домике было полутемно и нестерпимо воняло падалью.
– Или зверушка заползла какая и подохла? – Игорек стал осматривать углы, но зверушкой оказался старый, склизкий кожух
[5]
, забытый на лавке. – Надо тут все помыть, и будет у нас настоящий тайный дом.
