— Тот, что с лекарством из тиса?
— Да.
Конор нахмурился.
— Как он мог не сработать?
Мама сглотнула.
— Болезнь развивается слишком быстро. Оставалась слабая надежда. Но теперь эта инфекция…
— Как это лекарство могло не сработать? — снова спросил Конор, будто ожидал услышать что-то другое.
— Знаю, — ответила его мама, по-прежнему печально улыбаясь. — Когда я каждый день смотрела на этот тис, мне казалось, что у меня есть друг, который придет на помощь в трудную минуту.
Конор по-прежнему держал руки сложенными на груди.
— Но он не помог.
Его мама едва заметно кивнула. На лице ее читалось беспокойство, и Конор понимал, что мама беспокоится о нем.
— И что теперь? — спросил Конор. — Врачи будут придумывать новый курс лечения?
Мама не ответила, но это уже само по себе было ответом.
Тогда Конор сказал очень громко:
— Разве нет еще какого-нибудь лекарства? — и это уже был не вопрос.
— Мне жаль, сынок, — пробормотала мама, слезы потекли у нее из глаз, хотя она по-прежнему улыбалась. — Мне в жизни никогда не было так сильно жаль.
Конор снова уставился в пол. Казалось, он не дышит, словно кошмар отнял у него силы.
— Ты говорила, он сработает, — сказал он едва слышно.
— Знаю.
— Ты сказала. Ты верила, что он сработает.
— Знаю.
— Ты лгала, — Конор снова посмотрел на мать. — Все это время ты мне лгала.
— Я и сама верила, что он сработает, — прошептала она. — Может, поэтому я так долго и продержалась, Конор. Я верила точно так же, как и ты.
Мама протянула к Конору руку, но он отодвинул ее.
— Ты лгала, — повторил он.
— Я думаю, в глубине сердца, ты всегда знал правду, — сказала его мать. — Разве не так?
Конор не ответил.
— Это ничего, что ты сердишься, милый, — продолжала она. — Правда-правда ничего, — мама тихонько усмехнулась. — Сказать правду, я тоже очень рассержена. Но я хотела, чтобы ты, Конор, это знал. Важно, чтобы ты выслушал меня. Ты слушаешь?
Мама снова потянулась к нему. Он позволил взять себя за руку, но ее пальцы были слабыми, совсем слабыми.
— Злись, если хочешь злиться, — продолжала она. — И не позволяй никому тебе это запрещать. Ни бабушке, ни папе, никому. Если захочешь что-то сломать, тогда, Боже тебя благослови, ломай и круши на здоровье.
Он не мог смотреть на нее. Просто не мог.
— И если однажды, — мама заплакала, — ты вспомнишь то, что было, и тебе станет стыдно за свою злость, и за то, что ты когда-то разозлился на меня так, что даже не мог говорить со мной… то помни, что всё было хорошо, Конор. Для меня — всё было хорошо, я знала это, знаю сейчас. Я знаю всё, что ты хочешь мне сейчас сказать, ты можешь даже не говорить мне это вслух. Ты понял меня?
Конор до сих пор не мог поднять на нее глаза. Не мог поднять голову, ставшую такой страшно тяжелой. Он согнулся вдвое, словно его разорвали пополам.
Но он кивнул.
* * *
Он услышал вздох матери — долгое, хриплое дыхание. И ему показалось, что в этом вздохе звучало облегчение.
— Извини, сынок, — сказала она. — Похоже, мне пора принять обезболивающее.
Он отпустил ее руку. Мама потянулась и нажала кнопку, которая регулировала подачу обезболивающего, такого сильного, что она после его приема сразу засыпала. Затем снова взяла Конора за руку.
— Хотела бы я жить сто лет, — очень тихо сказала она. — И каждый год из этих ста я посвятила бы тебе.
Конор ничего не ответил. Через несколько секунд лекарство усыпило ее, но это было не важно.
Они поговорили.
Всё, что нужно, было сказано.
* * *
— Конор? — позвала бабушка, заглянув в комнату. Сколько прошло времени, Конор не знал.
— Я хочу домой, — тихо сказал Конор.
— Конор…
— К себе домой, — объявил он, подняв голову. Его глаза были красными, а взгляд полон горя, стыда и гнева. — Туда, где рядом тисовое дерево.
Какая от тебя польза?
— Я возвращаюсь в больницу, Конор, — объявила бабушка, высадив его возле дома. — Не хочу оставлять ее одну в таком состоянии. Кстати, что такого важного тебе тут нужно?
— Просто я должен кое-что сделать, — ответил Конор, глядя на дом, где провел большую часть жизни. Дом выглядел пустым и заброшенным, хотя покинули его недавно.
Он осознал, что, возможно, это уже не будет его дом.
— Я вернусь за тобой через час. Пообедаем в больнице.
Конор не слушал. Он уже закрыл за собой дверцу машины.
— Один час, — крикнула бабушка. — Ты же хотел быть вечером в больнице.
Конор начал подниматься на крыльцо.
— Конор? — позвала бабушка. Но он даже не обернулся и едва ли слышал, как она завела машину, выехала на улицу и покатила в больницу.
* * *
Внутри дома пахло пылью, воздух был затхлым. Он даже не стал закрывать входную дверь. Направился прямо через кухню и выглянул в окно.
Церковь по-прежнему стояла на вершине холма. Тис всё так же охранял кладбище.
Конор прошел через садик на заднем дворе. Он запрыгнул на садовый столик, у которого летом его мама пила чай, а потом перелез через изгородь. Конор не делал ничего подобного с тех пор, как был совсем маленьким. Тогда отец наказал его за это. Дыру в заборе из колючей проволоки, ограждавшем железнодорожные пути, так никто и не заделал, и Конор пролез через нее — только рубашку порвал. Но ему было всё равно.
Он пересек пути, но прежде внимательно посмотрел направо и налево: не приближается ли поезд. Потом пролез в дыру на противоположной стороне забора и оказался у подножия холма, на вершине которого возвышалась церковь. С легкостью преодолев низкую каменную стенку на границе церковной земли, он начал пробираться среди каменных надгробий, направляясь прямо к огромному тису.
Всё это время тис оставался деревом.
Конор перешел на бег.
— Просыпайся! — закричал он, еще не добравшись до него. — Просыпайся!
Добежав, он заколотил кулаками по стволу.
— Я сказал: просыпайся! Мне плевать, что сейчас слишком рано!
Он снова пнул ствол.
А потом еще сильнее.
И еще.
И тут дерево отступило так быстро, что Конор потерял равновесие и упал.
