— Ладно… — недоверчиво огляделся Конор. — Ничего себе кошмар.
— Истории — страшное дело, — пробормотало чудовище — Они преследуют, цепляют и не отпускают.
— Так всегда говорят учителя, — заметил Конор. — Только им никто не верит.
— И когда я расскажу три истории, ты расскажешь четвертую, — продолжало чудовище, словно не слыша слов Конора.
Конор продолжал извиваться в его руке.
— Я ничего не смыслю в историях.
— Ты расскажешь мне четвертую, и это будет правда, — продолжало чудовище.
— Правду?
— Не просто правда. Твоя правда.
— Хорошо… — согласился Конор. — Но ты говорил, что я испугаюсь, прежде чем все это закончится, а звучит совсем не страшно.
— Ты же знаешь, это — неправда, — возразило чудовище. — И знаешь, что правда. Та правда, которую ты скрываешь, Конор О’Молли, то, чего ты очень боишься.
Конор перестал извиваться.
Чудовище не могло знать…
Не могло…
Не могло оно этого знать.
Нет. Нет. Он никогда не расскажет о том, что с ним происходит в настоящем кошмаре.
— Ты расскажешь, — заверило его чудовище. — Потому что ты вызвал меня именно для этого.
Конор окончательно запутался.
— Вызвал тебя? Я тебя не звал …
— Ты расскажешь мне четвертую историю. Ты расскажешь мне правду.
— А если нет? — спросил Конор.
Чудовище снова злобно усмехнулось.
— Тогда я съем тебя живьем.
И рот его открылся невероятно широко, так широко, что, казалось, мог проглотить весь мир, так широко, что Конор мог сгинуть там навеки…
* * *
С криком Конор сел в постели.
В своей постели. Он снова был в кровати.
Он сердито вздохнул. Конечно, это был сон. Конечно. Снова сон.
Конор потер глаза. Как он может выспаться, если сон его так напрягает?
«Надо воды попить», — подумал он, отбросив одеяло. А потом он снова ляжет спать, и в этот раз никакие глупые сны…
Что-то хлюпнуло под ногой Конора.
Он включил свет. Пол в его комнате покрывал слой ядовитых красных ягод тиса.
Так или иначе, а попали они сюда через закрытое и запертое окно.
Бабушка
— Ты хорошо себя вел?
Бабушка Конора так крепко ущипнула его за щеки, что он решил: она хотела оставить синяки.
— Он вел себя очень хорошо, ма, — ответила мама Конора, подмигнув ему из-за спины бабушки. Вокруг головы у нее был намотан ее любимый синий платок. — И не нужно его больно щипать.
— Чепуха, — объявила бабушка, сделав два игривых шлепка по каждой щеке, и в самом деле совсем не больно. — Почему ты еще не поставил чайник для меня и своей мамы? — поинтересовалась она так, что прозвучало это вовсе не как вопрос.
Когда Конор охотно покинул комнату, бабушка уперла руки в бедра и посмотрела на его мать.
— Что же делать, моя дорогая, — продолжала бабушка, Конор услышал это, заходя на кухню. — Что нам с тобой делать?
* * *
Бабушка Конора не любила других бабушек. Он видел бабушку Лили, и она-то была настоящей бабушкой: морщинистой и улыбчивой, с белыми волосами и все такое. Она готовила горячие овощные блюда для каждого и хихикала в уголке на Рождество с маленьким бокалом шерри и с бумажным клоунским колпаком на голове.
А вот бабушка Конора носила приталенные брючные костюмы, красила волосы и говорили вещи, которые смысла вовсе не имели: «шестьдесят — ягодка опять» или «классические машины нуждаются в самой дорогой полировке». Что означают эти фразы? На день рожденья она присылала открытки по электронной почте, спорила с официантами, заказывая вино, и до сих пор работала. Дом ее был еще хуже: в нём было полно дорогущих старых вещей, которые нельзя трогать, вроде часов, с которых она не разрешала горничной стирать пыль. Вот вам, пожалуйста. Разве у бабушек бывают горничные?
— Два сахара, без молока, — крикнула она из гостиной, пока Конор заваривал чай. Словно он мог забыть об этом со времени ее последнего трехтысячного визита.
* * *
— Спасибо, мой мальчик, — поблагодарила бабушка.
— Спасибо, милый, — поблагодарила мама, улыбнувшись ему, когда бабушка не видела, словно приглашая его присоединиться к тайному заговору против её собственной матери. Он не удержался и едва заметно улыбнулся в ответ.
— А как дела в школе, юноша? — поинтересовалась бабушка.
— Прекрасно, — ответил Конор.
На самом деле ничего прекрасного не было. Лили все еще злилась на него. Гарри подложил маркер без колпачка на дно рюкзака Конора, и мисс Кван, отведя Конора в сторону, допытывалась, как он мог оказаться таким рассеянным.
— Знаете, — начала бабушка, поставив свою чашечку с чаем, — в полумиле от моего дома есть огромная частная школа для мальчиков. Я туда заглядывала. Обучение там поставлено куда лучше, чем в обычной средней школе.
Конор внимательно посмотрел на бабушку. Была еще одна причина, по которой он не любил ее приходы. Так отозваться о его школе мог только человек высокомерный.
Или дело вовсе не в школе, и это намек на ближайшее будущее.
На то, что случится после.
Конор почувствовал, как в нём начинает разгораться ярость…
— Он счастлив и тут, ма, — быстро объявила его мать, еще раз заговорщицки взглянув на Конора. — Я права, Конор?
И он процедил сквозь зубы:
— Мне тут очень нравится.
* * *
Обед был китайским, из ресторана. Бабушка Конора «не умела по-настоящему готовить». Это точно. Каждый раз, когда он оставался с ней, у нее в холодильнике было только одно яйцо и половинка авокадо. А мама Конора слишком уставала, чтобы готовить самой, и хотя Конор сам мог кое-что состряпать, бабушка, казалось, даже не представляла, что подобное возможно.
Так как он сам занимался уборкой, то спрятал пакет с ядовитыми ягодами под мешочки с мусором на самое дно полиэтиленового мешка. И тут как раз подошла бабушка.
— Мне нужно поговорить с тобой, мой мальчик, — объявила она, остановившись в дверном проёме и перекрыв выход из кухни.
— Вы же знаете, у меня есть имя, — сказал Конор, присев на пакет с мусором. — Меня зовут не «мой мальчик».
— А вот грубить не стоит, — протянула бабушка. Она стояла все в той же позе, скрестив руки на груди. Конор минуту молча смотрел на нее. А она на него. Наконец она неодобрительно фыркнула.
