— Дети погибли, все трое, — сказала ему она. — И Уна с Инго, и младший Инго… Еще день — и твои радингленцы просто-напросто сожгут нас на костре за чернокнижие. Я не знаю, кто навел на них этот морок, и выяснять не намерена. У нас осталась только Лилли, так вот, я хочу, чтобы она у нас осталась .
Больше Филин ей не возражал. Они ускользнули из дворца, но Бродячий мостик не откликнулся. Тогда шестнадцатилетний Гарамонд, занявший пост летописца вместо погибшего отца, впустил их в книжную лавку, к волшебному зеркалу, которое вело в Эрмитаж…
— Красиво все-таки тут у вас, — поблекшим голосом произнесла Таль, глядя на Ростральные колонны за замерзшей Невой. — Только холодно, кажется, холоднее, чем в Амберхавене. Давай подождем… троллейбуса, да? И покажи, где Петроградская.
Филин забрал у нее младенца и сказал:
— Нам надо подумать, какое имя ты здесь будешь носить, Таль. Может быть, назовешься Натальей, по созвучию?
— Как скажешь, — Таль опустила голову. — Все равно у меня не осталось никого, кроме тебя.
— У меня тоже. Но ты ведь королева.
— Какая я королева?! Никакого Радинглена больше нет, Андрей, забудь.
Филин вздрогнул — раньше Таль всегда называла его Глауксом и только Глауксом, как привыкла в Амберхавене.
— Начинается новая жизнь с чистого листа, — с тихой решимостью заявила Таль. — Ты не беспокойся, я не буду сидеть у тебя на шее, я могу преподавать английский и историю, не зря же я заканчивала Амберхавенский университет. А ученики всегда найдутся…
Филин понимал, что возражать сейчас не стоит, и был уверен, что совсем скоро ему удастся ее переубедить. Он еще не знал, что решение Таль окажется тверже гранитного парапета, по которому сейчас скользит ее рука в перчатке. И впоследствии, уже став Натальей Борисовной, университетским преподавателем, она не пожелает и слышать о Радинглене. А когда он попробует вернуться туда, чтобы спасти покинутое на произвол судьбы королевство, Таль с ним поссорится, скажет «забудь ты это волшебство!» И много лет не будет допускать его к Лиллибет, и определит ее на занятия скрипкой к Гертруде Генриховне, не посоветовавшись, не подозревая, что эта дама с попугаем — на самом деле саламандра с мутаборским прихвостнем Гранфаллоном. И только с большим опозданием, едва ли не ставшим роковым, он, Филин, узнает о магических талантах наследной принцессы, которую ее бабушка все-таки воспитывала по всем королевским правилам. И даже называла Лиллибет.
Глава 16, в которой Лиза торопится во дворец, а Маргарита отказывается от обновок
Лиза сидела, уставившись в белую-белую скатерть, и даже желание заплакать у нее давно пропало. Она будто оледенела — как бедные радингленцы во время нашествия. Ей казалось, тронь ее сейчас, и рассыплется она, Лиза, на сто тысяч ледяных осколков, и некому будет смести в кучку.
Она давно уже не смотрела Алине-Паулине в лицо. И поэтому не сразу поняла, что за звуки раздались над ухом.
Хозяйка рыдала — раскачивалась, скрипя стулом, из стороны в сторону, закрыв лицо руками:
— Что я натвори-и-и-ила! Зачем Мутабору помога-а-ала!
Плачущих взрослых Лизе видеть доводилось редко, вернее, почти никогда, если не считать кино, да и там они смотрелись пугающе. Паулина отняла руки от мокрого, красного лица и простонала:
— Зачем ты мне все это напомнила?! Вот почему замок за мной охотится! Сделай что-нибудь, а то я ведь с ума сойду! Ты ведь не все знаешь, а я, когда была Паулиной, натворила много зла не только в Ажурии и в Радинглене!
Все понятно, у Алины-Паулины проснулась совесть. Впервые за весь этот длинный и тягостный разговор Лизе стало жалко собеседницу.
Жестокая гарпия исчезла, и Лиза видела перед собой напуганную, заплаканную тетеньку — может, и не очень умную, но уж точно не злую.
— Лиза, помоги мне! Спаси меня! — взмолилась Алина Никитична. — Если замок тебя слушается, вели ему от меня отстать! Я хочу обратно в нормальную жизнь, я … мне вон кота лечить надо! Сделай так, чтобы я все опять забыла и больше никогда не вспоминала — и гарпию, и Мутабора, и нашествие! Я тебе за это что угодно… я тебя устрою на главную роль в сериал! Хочешь? А на сцене петь?
Похоже, о том, что Лиза якобы намерена стать хозяйкой Черного замка и повелительницей Вселенной, Алина Никитична уже начала забывать, потому что Паулины в ней оставалось все меньше и меньше. Вот и хорошо.
— Нет, спасибо. — Лиза глубоко вздохнула и стала разминать онемевшие пальцы, готовясь вновь взяться за волшебную скрипку.
Пусть уж лучше Алина Никитична красуется на телеэкране, чем будет гарпией. Человек-то из нее все-таки получился неплохой, и мучить ее Лизе совсем не хотелось — она и сама измучилась от этого разговора.
Твердость — это твердость, а черствость — это черствость.
И коты ни в чем не провинились — пусть у них будет заботливая хозяйка.
— Вы пока водички попейте, — посоветовала Лиза, доставая скрипку, и добавила: — А Сему можно сюда принести или лучше я к нему сама подойду?
Алина Никитична воззрилась на Лизу непонимающе, смаргивая слезы.
— Я ведь обещала его вылечить, — напомнила Лиза.
Хозяйка вспорхнула со стула легче мотылька, а через секунду вернулась с пушистым котом на руках.
Кот приоткрыл желтые глаза и мутно посмотрел на Лизу. Шерсть у него была тусклая, задние лапы безжизненно висели.
Лиза прикусила губу, мысленно приказала скрипке не бунтовать и занесла смычок.
Котов она никогда прежде не лечила и забвения не наколдовывала.
Но отступать было некуда.
Она вспомнила переложенные для скрипки «Мамины песни» Дворжака и заиграла. О радость, на этот раз скрипка покорилась сразу. Алина Никитична мерно закивала в такт музыке и принялась поглаживать кота.
Музыка убаюкивала, как осенний дождь, который мерно стучит по крыше, успокаивала, как журчание ручья или кошачье мурлыканье…
Доиграв и опустив смычок, Лиза поняла, что мурлыканье ей не примерещилось.
Пушистый кот свернулся клубочком на руках у Алины Никитичны и пел ей свою песенку, и слезы на лице у хозяйки высохли.
Лиза с облегчением выдохнула и дрожащими от усталости руками убрала скрипку.
Кот Сема спрыгнул на пол, со вкусом потянулся и благосклонно потерся о Лизины ноги меховым боком.
— Семочка, тебе лучше! — всплеснула руками хозяйка. — Вот так чудо! Ты моя радость!
Потом обернулась к Лизе и сказала: — Ну, девочка, оставь свой телефон, я тебе позвоню, может, куда и пристрою. Прости, забыла, как тебя зовут — Таня или Аня?
Лиза в изнеможении поняла, что сейчас опять придется врать и выкручиваться.
Спас ее телефонный звонок.
Алина Никитична взяла трубку, послушала частивший на том конце провода бойкий голосок, а потом вдруг раздула ноздри и раздельно сказала своим самым грозным грудным контральто:
