— Убирайся вон! Если ты задержишься еще хоть на минуту, я уйду из дома, клянусь тебе.
— Не говори ерунды, куда ты пойдешь? — пренебрежительно бросил Портез.
— К Пурдисам, к Тесси Кэртис, есть еще семейство Ингерсолл. Любой из них охотно примет меня. Я никуда не ушла раньше только потому, что мне не хотелось выставлять тебя на позор. А еще я не хотела, чтобы тебя избили как собаку. Ведь такое вполне могло случиться, особенно раньше, если бы кто-нибудь из мужчин узнал, что за дела здесь творятся. Но есть на ранчо один человек, которые знает все. Поэтому убирайся, пока я не позвала на помощь.
Луиза умолкла. За стеной стало тихо. Прошло достаточно много времени, прежде чем Тилли услышала стук закрывшейся двери.
Она не торопилась вернуться в гостиную, а стояла, не шевелясь, пока Луиза молча не открыла дверь в спальню и все так же, не говоря ни слова, не вернулась в свое кресло у камина.
Тогда Тилли как-то робко вошла в комнату, не поднимая глаз на Луизу. Та тоже старалась не встречаться с Тилли взглядом.
— Ну, и что ты об этом думаешь? — глядя в огонь, спросила Луиза.
— Уму непостижимо. Невозможно поверить.
— А ты верь! Он ведь не отрицал ни единого слова, разве не так?
— Но почему ты не ушла раньше?
— А куда? — резко обернулась Луиза. — Да, конечно, я сказала, что могу пойти к Пурдисам или Кэртисам, и Ингерсоллы меня звали к себе. Ну, ушла бы я к ним, а что дальше? Они приютили бы меня на несколько недель, говорили бы, что я могу оставаться у них, сколько захочу, но чтобы я у них делала? Повариха им не нужна — готовят они сами. А мужчины не потерпели бы, если бы женщина увязалась с ними охотиться или пасти лошадей. Был и еще путь, — фыркнула она. — Я могла бы отправиться в какой-нибудь из фортов и наняться в прачки. Прачки в фортах нужны, там мало кто живет семьями.
— Но ты могла бы выйти замуж. Я уверена в этом, — тихо заметила Тилли, подразумевая Мака, но Луиза в ответ невесело рассмеялась.
— Вышла бы, да только никто не предлагал.
— Ты хочешь сказать, что и Мак не делал тебе предложения? — усевшись напротив Луизы, допытывалась Тилли.
Луиза закашлялась и потерла грудь ладонью.
— Я как раз его и имела в виду, — закивала она.
— Но ты ему не безразлична, Луиза, я же вижу.
— Да-да, некоторые люди очень любят собак.
— Не говори так, — Тилли встала, прошлась по комнате, потом вернулась к камину. — Луиза, я давно хотела тебе сказать, а сейчас я говорю также от имени Мэтью. У нас с ним есть деньги. Я получаю проценты от акций. Мне они не нужны. Если не хочешь взять деньги у Мэтью, возьми у меня. Я не могу больше смотреть, что ты живешь здесь как…
— Позабыта-позаброшена. Седьмая жена великого вождя Рога Бизона, так что ли? — Луиза рассмеялась. — Спасибо, — без тени обиды поблагодарила она и похлопала Тилли по руке. — Через годик-другой я об этом подумаю, когда нечем будет прикрывать наготу.
— Ах, Луиза! — Тилли присела на корточки возле кресла Луизы и сжала ее руки в своих. — Мне казалось, что на мою долю выпало много испытаний. Но что мои переживания по сравнению с тем, что пришлось пережить тебе.
— Какие трудные времена были у тебя, если ты вышла замуж за помещика?
— Я не всегда жила хорошо… — потупясь, проговорила Тилли. — Может быть, я как-нибудь расскажу тебе о своей жизни.
— Интересно будет послушать, я согласна с отцом, что ты не совсем такая, какой хочешь казаться. Я поняла это с самого начала, с того дня, когда Мэтью привез сюда… Мне всегда хотелось тебя спросить, знала ли ты семью Мэтью? Он мало о них говорил, думаю, он не очень к ним привязан.
— Нет, он неплохо относится к ним, по крайней мере, к отцу.
— А его отец хороший человек?
— Да, хороший, — поднимаясь, подтвердила Тилли. — А теперь мне пора домой. У меня пирог печется. Зайду позднее. Тебе что-нибудь нужно, я имею в виду из еды?
— Нет, спасибо, Ma следит, чтобы мои запасы не иссякали… Тилли…
— Да, Луиза?
— Не рассказывай Мэтью о том, что слышала здесь.
Тилли молчала.
— Пожалуйста, — попросила Луиза. — Если он об этом узнает, то вряд ли захочет разговаривать с отцом. Пусть все остается по-прежнему, тем более, что вы скоро уедете.
— Почему ты считаешь, что это случится скоро?
— Я предчувствую перемены. Их дух витает в воздухе. Я уверена, что к весне вы уедете. Мэтью потихоньку подыщет участок.
— Так будет лучше, Луиза, хотя я буду по тебе скучать.
— И мне будет тебя не хватать. — Но, — Луиза глубоко вздохнула, — никто не знает, что может с нами случится, до весны еще много времени. Знаешь, мне всегда было смешно слышать, как те, кто приехал сюда из городов, жаловались на однообразную жизнь. Им, видите ли, скучно. Видите ли, в прериях ничего не происходит. Господи! — Она опустила голову. — Да здесь за неделю случается столько и трагического, и комического, сколько в городе и за месяц не увидишь. Вот, например, несколько лет назад случилось так — люди жили себе не тужили, а назавтра уже без скальпов. Вот и парни, что вчера приехали, говорят, что команчи снова стали прорываться. И то правда, разве для них это большое расстояние.
— Ой, Луиза, не надо об этом. Ведь нас охраняют и солдаты, и рейнджеры. Мэтью говорит, что мы в сотнях миль от индейских территорий, особенно от тех мест, где живут команчи.
— Все это верно. Но, как я говорила, что значит для конного индейца каких-то несколько сотен миль? Для них это не расстояние. В этих краях может не бояться индейцев только мертвый. Народ вокруг слишком успокоился. А напрасно. Не стоит надеяться, что политики их надежно защитили от индейцев. От них ничем нельзя защититься. Я для себя решила, что если они появятся, я буду вопить, как Кэти, когда медведя увидела. Между прочим, мне кажется, вы напрасно оставили медвежонка. Медвежата вырастают, и что потом? Лучше уж его пристрелить.
Тилли ничего не ответила и вышла. Она понимала, что своей болтовней об индейцах Луиза старалась приглушить впечатление от сцены, разыгравшейся между ней и ее отцом. Тилли нравилась Луиза, но она не всегда понимала ее. Луиза отличалась своеобразным складом ума, и ее рассуждения часто бывали довольно странными, но стоило ли удивляться этому. Ведь можно было только догадываться, что ей пришлось вынести, живя с человеком, изображавшими из себя аристократа. Лицемер, он не забывал усердно молиться и при этом хотел совратить собственную двенадцатилетнюю дочь.
Удалось ли ему это?
Глава 8
Постепенно ранчо разделилось на два лагеря. Все чаще и чаще Альваро Портез отстранял Мэтью от выездов. Сначала предлогом служила раненая рука Мэтью, а потом, когда рука зажила, всякий раз оказывалось, что Род с Маком или Мак, Дуг и темнокожий паренек Третий вместе со свободными в это время работниками уже уехали клеймить скот.
