Элейн марширует по дому и выкрикивает приказы. У нас побывал врач. Он зомби вроде тех, с поезда, тихий, серый, в полосатом костюме. Только что вызвали викария. Это брат Филлис Уэст, холостяк. По-моему, он как раз не зомби, но все равно ничего не понимает.
Мы с мамой носимся туда-сюда, хлопочем вокруг тетушки Марии, подчиняемся приказам Элейн, прибираем в доме и наливаем еще полсотни чашек чаю для всех на свете. Пока я ползала в столовой с тряпкой и ведром и отмывала заварку, которую Крис опрокинул на ковер, пришел доктор-зомби и поговорил со мной. Для разговора он присел на корточки, чтобы не смотреть на меня сверху вниз. Это мягкий и чуткий зомби.
— Расскажи мне, — попросил он. — Ты же все видела. Это действительно была собака?
Я посмотрела на свои руки — коричневые и блестящие от чая.
— Собака ей не померещилась, если вы об этом, — сказала я. — Была. Вроде немецкой овчарки.
— Спасибо, — сказал он. — Я вижу, у тебя очень много дел, но, если можно, сбегай в аптеку вот с этим рецептом. Пока она не закрылась, хорошо?
Тогда я вытерла чайные руки и взяла рецепт. Сначала я на него посмотрела. Врача зовут доктор Бейли. Это было напечатано, а все остальное накарябано врачебным почерком, и я ни слова не разобрала. Аптекаря зовут А. С. Тейлор. Так написано на пузырьке с лекарством. Наверное, это зомби Адели Тейлор. Он кожа да кости и три волосины. И откуда-то уже все знал.
— Кошмарная история, — сказал он. — Ей нужно успокоительное, да? Не задержу и двух минут.
И ушел в свою норку под вывеской «Рецептурный отдел», улыбаясь и напевая себе под нос какой-то занудный мотивчик. Вот интересно, известно ли ему, что его жена наступила в торт?
Ждать было долго и скучно. По-моему, мистер зомби Тейлор звонил кому-то по телефону, пока отсчитывал таблетки. Поэтому я отошла к двери и постаралась все обдумать.
Снаружи уже стемнело, но я заметила, как мимо промелькнула наша старая машина. Только на миг — но теперь-то я узнаю ее где угодно, это точно. Я глядела ей вслед и думала — ну и дура же я. Ясно же, что надо делать. Тут мистер Тейлор крикнул, мол, таблетки готовы. Я поплелась домой, злясь на саму себя. Я же горжусь своей находчивостью, а с тех пор, как мы приехали в Кренбери, перегрузила всю настоящую, серьезную умственную работу на Криса. Наверное, все потому, что он на год меня старше. Но я не всегда такая. А здесь, по-моему, все убеждены, будто находчивость и сообразительность — не женское дело и вообще как-то некрасиво. Клянусь с этой минуты думать своей головой.
Ночью Крис домой не приходил. Похоже, ему хватило того, что было днем. Когда придет, будет, наверное, жутко голодный.
Когда мы ложились спать, я оставила окно в его комнате открытым. Мама мгновенно заснула с Лавинией, обернутой вокруг шеи, примерно как тетушка Мария носит свою дохлую лису. Я тайком встала и пошла в комнату Криса. Призраков я больше не боюсь. Забралась в постель Криса и заснула там. Решила, если мама спросит, скажу — а кровать Криса теперь пустая и нам ни к чему тесниться. Но она утром даже ничего не спросила. По-моему, она потихоньку забывает, что на свете есть Крис.
Мне опять приснился тот сон. Я вспомнила: Крис говорил, что призрак насылает сны. Перечитала свои записи. Было так же страшно, как в тот раз, только еще реальнее. Я прямо чувствовала, как давят на меня глинистые комья земли, стоит пошевелиться. Я пыталась уговорить себя, будто я — Крис и сплю в холодном лесу под гоблинскими деревьями. При этом мне было почему-то очевидно, что надо мной растут другие деревья, легче и раскидистее. И на свободу я пробивалась еще отчаяннее, чем в тот раз.
Потом я словно выскочила наружу и села; комната была залита неярким светом. С меня струился пот. Призрак стоял и смотрел на меня — задумчиво оглаживая пальцами подбородок. Сущее огородное пугало. На нем был длинный зеленый плащ, который выглядел так, словно провисел в поле целый год. Было видно, что на него налипла трава, грязь и коровий навоз. И вообще призрак даже лицом похож на резную репу — из таких пугалам и делают головы. Когда он увидел, что я проснулась, одна из клоунских бровей скользнула вверх. Да, к Крису он относится серьезно, а вот ко мне — нет.
— Это нечестно! — сказала я. — Мне нужна ваша помощь. Прошу вас! Вы же знаете, что случилось с Крисом…
Он улыбнулся своей длинной-длинной улыбкой — и растаял.
От злости я схватила подушку Криса и зашвырнула туда, где секунду назад стоял призрак. Она чуть в окно не вылетела — и хорошо, что не вылетела. На улице опять лил дождь. Бедный Крис.
Сегодня утром тоже льет как из ведра, и Лавиния забилась в сарайчик. Честное слово, я не виню маму в том, что ей не удается подумать про Криса — некогда. Телефон трезвонит без умолку. Весь Кренбери спрашивает про тетушку Марию. А тетушка Мария вовсе не умерла. Вообще-то я надеялась, что она умрет и в тот самый миг, когда последний вздох сорвется с ее губ, Крис снова станет Крисом. Размечталась. Тетушка Мария сидит на своем утреннем диване со шнурами и верещит: «Бетти! Телефон, дорогая!» — каждый раз, когда телефон звонит. Можно подумать, мама сама не слышит. Ненавижу тетушку Марию. Правда ненавижу.
И все это очень страшно. Вчера все говорили про Криса как про собаку. Сегодня пошли разговоры про «волка».
— Дорогая, скажите им, что он, должно быть, сбежал из зверинца! — кричит тетушка Мария маме.
А ведь она знает, откуда взялся волк, и знает получше меня. Мне обязательно надо предупредить Криса, чтобы днем он больше ничего не вытворял. Только бы он пришел сегодня ночью.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сегодня меня чуть не стошнило от всех этих миссис Ктототам. Они уселись в кружок вокруг тетушки Марии и принялись встревожено расспрашивать, как она себя чувствует после всех этих ужасных переживаний. Все-все пришли, даже Элейн. И ведь наверняка они знают про Криса, вот готова поспорить, знают, — но до его ужасных переживаний ни одной из них и дела нет. Только и знают, что трещат о своей тетушке Марии да о том, не пострадала ли их драгоценная пчела-царица. Правильно мама назвала тетушку Марию пчелой-царицей. А зомби — ее трутни. Получается, клоны — это личинки пчел, которые еще не превратились во взрослых насекомых. Интересно, так это или нет.
Я сидела и думала об этом, опустив голову на грудь и глядя на ноги сидящих миссис Ктототам — толстые ноги, тощие ноги, ноги с красными шелушащимися пятнами, изящные ноги в красивых чулках и мамины ноги в джинсах. И мои — в синих колготках, сморщенных на коленках. Двадцать шесть ног — а значит, нас тринадцать, и все женщины. Едва это до меня дошло, мне захотелось убежать.
— У дебя уставый вид, довогая, — сказала мне Зоя Грин. — Фтванно. Твоя ввевда сейсяс в асценденте.
— Благодарю вас, я превосходно себя чувствую, — ответила я.
Она поглядела на меня озадаченно — не могла взять в толк, откуда такая ледяная вежливость. Похоже, ничего она не поняла.
Потом Коринна Уэст сказала:
