— Натаниэль, не будь таким черствым, — сказала мисс Фелпс с другого конца комнаты. — Бедное дитя очень расстроено. Ей пригодится любая помощь. Ясно, что на ее мать оказано определенное воздействие. Как ты думаешь, есть ли способ его снять?
— С женщинами дела не имею, — отрезал мистер Фелпс.
— Тогда считай это исключительно интеллектуальной задачей, — предложила мисс Фелпс.
Воцарилось молчание. Мистер Фелпс сложил руки на груди и сидел очень сердитый. Но потом все-таки заговорил:
— Поглядим. Она пыталась привлечь внимание матери к отсутствию брата. Не правда ли, девочка? А это, судя по всему, лишь подкрепляло воздействие, и теперь мать убеждена, будто юноша находится вообще в другом месте. Расскажи мне, что и как ты ей говорила.
Я вытерла нос единственным драным бумажным платочком, который завалялся у меня в кармане, и выложила ему, как было дело.
А он на все повторял:
— Гм, выходит, это тоже не помогло.
Наконец он сказал:
— Не знаю… Как правило, чары можно снять, но представляется, что именно это заклятье наложено особенно хитроумно. Интересно почему.
— Миссис Лейкер очень много делает по хозяйству, — сухо заметила мисс Фелпс. — В качестве прислуги она несравнимо лучше Лавинии.
Мы опять немного посидели и помолчали, а мистер Фелпс качал головой.
— Заставь ее поглядеть на это каким-то косвенным образом, а не с точки зрения Криса, — проговорил он. — Больше я ничего не могу посоветовать.
Мисс Фелпс, которая тоже все взвесила, сказала:
— Предположим, ты попробуешь показать ей призрака, если он снова придет. Или она его уже видела?
— Нет, — ответила я. — Она… да она же вообще почти не заходит в комнату Криса! Ой, спасибо огромное! Попробую.
— Только не надо слишком на это уповать, — сказала мисс Фелпс. — А теперь, пожалуй, тебе пора идти, пока никто не заметил твоего отсутствия.
Мистер Фелпс проводил меня через сад и на этот раз вел себя очень галантно, хотя ветер вовсю трепал полы его халата. Я сказала:
— Какой у вас прелестный сад, честное слово!
Было видно, что ему это ужасно понравилось. Оказалось, он сам выложил все дорожки ракушками. Наверное, мне надо было раньше попробовать ему польстить. Только не хочу я вертеть людьми при помощи подобных приемов. Правда, сам мистер Фелпс применяет именно их и, похоже, ждал этого и от меня.
Мама уже озябла на вечернем ветру, пока собирала ракушки, но все равно была довольна.
— Мама, исполнишь еще один мой каприз, хорошо? — попросила я.
— Ну, давай. Если только для этого не надо еще два часа просидеть на пляже, — ответила мама. — А что?
— Я тебе вечером скажу. Обещаешь?
— Обещаю, — сказала мама.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Наоми Маргарет Лейкер. «История принцесс-двойняшек».
Только поглядите, что написала тетушка Мария на титульном листе моего романа:
Дорогая Наоми!
Судя по последним нескольким страницам твоего второго сочинения, Элейн совершенно права. Я была чересчур доверчивой. Деточка, тебе не следовало навещать Фелпсов. Это ничтожные люди, которые видят все в ином свете, нежели мы с тобой, и могут лишь сеять раздоры — впрочем, в своей злобе они больше ни на что не способны, а значит, ничего плохого сделать не успели, в этом я уверена.
Я возвращаю тебе этот роман и советую завершить его, размышляя тем временем, как больно ты меня ранила.
С любовью,
тетушка Мария
Иными словами, разразилась катастрофа. Я вынуждена дописывать все это на пустых страницах, оставшихся в «Принцессах-двойняшках». Бумага вся в ворсинках и пахнет плесенью, а меня заперли под замок. Зато я сохранила человеческое обличье. И тетушка Мария не знает, что еще произошло, до того как Элейн украла мою автобиографию. Хорошо хоть у меня не было времени это записать.
Ночью после моего визита к Фелпсам я ждала Криса, но он не пришел. Кажется, он вообще исчез. Я ужасно боюсь — вдруг он попал под машину или его застрелили фермеры, которые живут дальше от моря.
Короче говоря, вечером, как только тетушка Мария захрапела, я шепнула маме:
— Мама, ты обещала исполнить мой каприз.
Бедная мама. Она падала с ног от усталости. Сказала, мол, она рассчитывала, что я все забуду, но все равно вылезла из постели, тяжко вздыхая, и спросила, чего я от нее хочу.
— Набрось куртку, спустись и посиди со мной в комнате Криса, — сказала я.
Она была такая сонная, что, кажется, забыла, что Крис, по ее мнению, в Лондоне. И разнервничалась, поскольку Лавиния ни в какую не желала идти с нами. По-моему, это все от того самого воздействия. Лавиния поцарапала нас обеих и забилась под кровать.
— Зайди ей с тыла! — зашипела я на маму.
— Что остыло? — немедленно крикнула тетушка Мария.
— Мидж слегка простыла, тетушка, — крикнула в ответ мама, поспешив мне на выручку. — Мы сейчас пойдем вниз, поищем лекарства. А вы спите, спите!
— Вызовите доктора Бейли! — сонно велела тетушка Мария.
— Утром, — успокаивающим тоном откликнулась мама.
Это помогло. Пока мы спускались в комнату Криса, тетушка Мария снова захрапела. Мама подняла свечку и огляделась с недоуменным видом.
— А где Крис? — спросила она. Я уже начала надеяться на лучшее, но тут она добавила: — А, наверное, внизу, ест наш завтрашний ланч. Только посмотри, в каком виде его постель. Ну, Мидж, что у тебя за каприз?
— Каприз такой: посидим здесь и подождем Криса, — сказала я. — Мне нужно кое-что с вами обсудить.
Мама села на кровать Криса. Она зевнула, потом поежилась.
— А окно обязательно оставлять открытым?
— Да, — отозвалась я. — Это важно.
Я все еще надеялась, что Крис в него запрыгнет. Повезло мне, что мама у нас такая кроткая и покорная. На все согласна. Она накинула нам на плечи одеяло Криса, и мы сидели, прислонясь спинами к стене, смотрели, как трепещет на фитиле свечи маленький заостренный огонек, и, наверно, задремали.
— Чего мы ждем? — спросила мама, вскинувшись.
Времени прошло немало. Это было видно по свече — она уже догорала и с одной стороны от нее натек длинный полупрозрачный водопадик воска.
— Дона Хуана Австрийского, — сказала я. — Надеюсь.
Мама даже хохотнула.
— Я все еще исполняю твой каприз? — уточнила она.
— Да, — ответила я, и мы снова задремали.
Мне опять приснился тот сон. С каждым разом он все страшнее — ведь с самого начала понимаешь, что теперь будет. Годы и годы заточения в земле, бесплодные вспышки отчаянной ярости и лихорадочные попытки выбраться. А еще — полный ужас оттого, что наверху слышны шаги. В конце концов я вырвалась из сна и увидела призрака в странном тусклом свете. Свеча потухла. Призрак поднял одну бровь и выжидательно смотрел на меня.
