Подбежав к скорчившейся у стены фигуре, он увидел, что женщина, вопреки его ожиданию, не зажимает рукой никаких резаных ран, хотя изодранная одежда действительно была перепачкана уже подсохшими пятнами крови. Лицо женщины было бледным, землистым, сознание уже почти покинуло ее, и только глаза упорно пытались жить, непонятно каким усилием храня в своих глубинах искру боли, страха и безысходности…
— Сэм… — тихо прошептала она, и в этот момент Крайнев узнал в ней ту странную утреннюю посетительницу, которой он предложил поужинать в его клубе. — Прости… за… беспокойство… — слова выходили из нее тяжело, с хрипом, на губах выступила кровавая пена. — Больше… некуда… было… — Она попыталась шевельнуться и тут же начала валиться набок, оползая по стене. Семен едва успел поддержать ее обмякшее тело.
В этот момент наконец появилась охрана.
— Сюда, живо!
Они подбежали, подхватили Лизу, но клубный врач жестом приказал уложить ее прямо здесь, на пол.
Семен с удивлением посмотрел на свои руки. Ладони были красными, липкими от крови.
Губы Лизы опять дрогнули, упорно пытаясь что-то произнести. Врач, склонившийся над ней, удивленно поднял голову:
— Она пытается что-то сказать про полицейскую машину, брошенную подле клуба.
Семен кивнул одному из охранников, плотному, ладно сбитому парню с коротким ежиком светлых волос, из-за цвета которых тот получил свое прозвище: Лайт.
— Лайт, проверь стоянку.
Тот молча кивнул, бегом бросившись исполнять распоряжение.
Врач опять склонился к Лизе. Осмотрев ее, он разогнулся.
— Очень плохо. Сквозное пулевое ранение, пробита верхушка правого легкого. Видимо, она потеряла половину крови. Срочно требуется переливание.
Семен привык соображать быстро. Кто она такая, его случайная знакомая, разбираться сейчас было некогда, но поскольку в дело Оказалась замешана полиция, то везти ее в больницу не было смысла: репутация его клуба еще, мягко говоря, «не устоялась» и нечего было давать копам лишний повод проявлять повышенное внимание к «Старому Железу». К тому же Семен не мог не признать, хотя бы в мыслях, что эта девушка как-то странно, по-особому, запала в душу, что называется сразу, с первого взгляда, иначе стал бы он поить ее кофе и приглашать на ужин?
— Несите ее ко мне, — решительно приказал он топтавшимся рядом охранникам. — Джордан, — он обернулся к врачу, — сделай все, что в твоих силах. Постарайся обойтись без официальной помощи, ладно? В общем, не мне тебя учить.
Лизу уже подняли и понесли.
Семен посмотрел ей вслед, удивляясь внезапно обрушившемуся на его голову негаданному приключению, и вдруг заметил, что она смотрит на него…
Смотрит благодарно, удерживая, несмотря ни на что, слабую искру сознания в своем взгляде.
«Удивительно…» — подумал он, указывая последнему оставшемуся подле охраннику на черный пластиковый пакет:
— Отнеси ко мне. И передай парням у входа, что я буду иметь с ними серьезный разговор после смены.
* * *
Закончить ужин и нормально проводить гостей Семену в этот вечер так и не дали.
Снова его потревожило коммуникационное устройство, но на этот раз не тревожной трелью охранной сигнализации, а обычным звонком.
— Да, слушаю. — Он едва заметным движением включил закрытый канал. Звонил доктор.
— Семен Андреевич, вам бы неплохо посмотреть. Я тут наткнулся на некоторую странность с нашей пациенткой.
— Джордан, это срочно? У меня гости.
— Боюсь, что да. Я не могу держать рану открытой, а вам следует взглянуть на это воочию.
— Хорошо, сейчас.
* * *
Лиза не понимала, куда и зачем ее несут.
Не пытаясь сопротивляться, она лежала на носилках и смотрела на капельницу, которую держал в поднятой руке широкоплечий молодой парень в безупречном деловом костюме. Он шагал рядом с изголовьем, и на его лице почему-то лежала печать каменного безразличия ко всему происходящему.
Лиза все время пыталась сфокусироваться на этом лице. Ей казалось, что ни в коем случае нельзя терять сознание, хотя физические страдания тела уже превысили всякий мыслимый предел, и сладкая, черная дымка небытия манила, звала, будто долгожданная награда за муки…
Наконец мерное, болезненное покачивание прекратилось.
Чьи-то руки приподняли ее, видимо перекладывая в постель. Лицо доктора бледным пятном вплыло в круг ее зрения, постепенно обретая резкость, а вместе с ней и морщинистые черты пожилого человека.
— Ну, милая, давай посмотрим, что за дырку в тебе сделали эти говнюки…
Бранное слово неприятно резануло ее слух. Оно казалось неуместным в устах такого благообразного, чуточку старомодного джентльмена со смешным кожаным саквояжем в руке…
Прохладные пальцы мягко, вкрадчиво прошлись по ее предплечью. Лиза остро ощущала границу онемения, особенно в те мгновения, когда прикосновения вдруг исчезали, переставали восприниматься ею. Пожилой доктор не задавал никаких вопросов, да она была бы и не в силах ответить, поэтому просто лежала, мучительно скосив глаза на эти руки, и лишь крупные градины пота, выступившие на лбу, говорили о том, что Лиза остается в сознании.
Сбоку раздался щелчок открываемого замка, затем негромкое позвякивание каких-то инструментов, приглушенные голоса, вслед за которыми онемевшее плечо внезапно пронзила дикая боль…
— Спокойно… Все хорошо… Хорошо, милая, не выгибайся… Ох, какая ты упрямая, ну никак твое сознание не хочет теряться, — посетовал мягкий голос. — Давай теперь посмотрим, что у нас с рукой?
Он взял Лизу за запястье, ловким, бесцеремонным движением надрезал рукав, увидел неумело наложенную повязку и взрезал ее.
— А вот это скверно, моя дорогая… — пробормотал он. — Самолечение — это грех. — Джордан покачал головой, глядя на распухшее запястье и безобразный, глубокий порез, который тянулся извилистой, почерневшей полосой на фоне синевато-желтой, вздувшейся опухоли. — Придется вскрывать и чистить… — озабоченно пробормотал он, опять отвлекаясь куда-то в сторону.
Лиза ужасно боялась врачей, особенно хирургов…
Приглушенное позвякивание инструментов заставило ее похолодеть, сжаться. Силы уже окончательно покинули измученное тело, и сжиматься, трепетать могла лишь душа.
Боль в потревоженной руке внезапно прорвалась в притупленное сознание.
Невыносимая, острая, горячая…
Боль…
Багровые пятна поплыли перед глазами, и внезапно она со всей отчетливостью горячечного бреда поняла — это облака…
Низкие, багровые, клубящиеся, истекающие проливным дождем тучи, между которыми то и дело сверкали ослепительные разряды молний…
«Где я?! Что со мной?!»
