А внутри все словно силой наливается, так и хочется заорать
на него, да погромче. Сейчас, думаю, меня понесет. И точно.
– Ты ко мне с просьбой обратился, сказал, что ты
одинокий и несчастный.
Говорил ты мне такое?
– Говорил, – спокойно согласился чумовой и снова
улыбнулся.
– И я тебя пожалела, потому как ты одинокий и
несчастный. Пошла, можно сказать, тебе навстречу, отменила все свои дела,
переоделась в твои тряпки, которые мне абсолютно не нравятся и вообще мне не
подходят. Ладно, я сделала, как ты просил, потому что я человек жалостливый и
добрый. Ты меня завез черт знает куда, держишь меня здесь, молчишь,
разговаривать не хочешь.
Ну и где твое одиночество? Ежели ты от одиночества
страдаешь, так ты должен сейчас без остановки говорить, жизнь свою мне
рассказывать, жаловаться, сочувствия искать. Тебе собеседник нужен. Это я так
думала, пока ты меня сюда вез. А ты молчишь. И на хрена я время свое на тебя
трачу? Оно у меня что, бесплатное? Казенное? Я бы этот вечер в сто раз лучше
провела…
Леплю я всю эту чернуху и сама начинаю в нее верить. Еще в
хореографическом училище нас учили: каждый артист должен быть историком, он
должен выдумать историю и сам в нее поверить, только тогда в нее поверит
зритель. Ну, с этим у меня проблем не было, я какую хочешь историю выдумаю и
уже через две минуты буду рыдать от горя и верить, что; все это именно со мной
и случилось. Очень помогало деньги выклянчивать, даже свои на эту удочку
попадались, не только чужие. Нет, в самом деле, ради чего я к Тамарке на день
рождения не пошла? Ради него, чумового этого. Пожалела несчастного.
Лучше бы сидела сейчас в теплой компании, Венька Бритый
анекдоты рассказывает, Тамарка песни поет и хахаля своего поддразнивает, за
ширинку дергает, Калоша всякие байки из своей прошлой жизни вспоминает, он
когда-то шофером был у больших начальников, насмотрелся и наслушался всякого.
Там, у Тамарки-то, такой еды, конечно, нету, а что мне еда?
Я всю жизнь жила впроголодь, фигуру берегла, а в последние годы, как на пенсии
осела, так тем более, на эти жалкие рублишки не зажируешь. А выпивки у Тамарки
на всех хватает, у нее родственники есть, которые по случаю праздника всегда
подкидывают деньжат. И зачем я тут сижу?
А чумовой будто мысли мои прочитал и спрашивает:
– Тогда зачем ты здесь сидишь? Я – ладно, я тебя
попросил со мной поужинать, у меня на то свои причины есть. Но ты ведь могла
отказаться.
Сказала бы, что не можешь, что у тебя много дел, вот и к
подруге на день рождения идти надо.
А ты не сказала ничего такого. Ты согласилась и поехала со
мной. Вот я тебя и спрашиваю: почему ты согласилась? Зачем поехала, если ты
такая занятая?
– Так я ж говорю – жалко мне тебя стало, добрая я, меня
разжалобить легко. Вот ты и разжалобил, а теперь вопросы задаешь. Думаешь, раз
ты богатый, так других людей унижать можно? Думаешь, тряпки мне купил и теперь
можешь ноги об меня вытирать? Не выйдет! У нас, бедняков, тоже своя гордость
есть!..
В общем, я снова завелась, и вполне искренне. Кричу и в
каждое слово верю. Чумовой меня выслушал, не перебил ни разу. Ел и слушал, ел и
слушал.
Даже не сердился, кажется. Мне пришлось остановиться, чтобы
горло промочить.
Пока рюмку пила, запал вроде остыл. Глупая какая-то
ситуация. Я ведь как привыкла? Один орет, в смысле выступает, остальные
перебивают, вмешиваются, то есть новое направление разговору дают, беседа и не
иссякает. А тут по-другому. Я говорю – он молчит. Я вроде все уже сказала, не
повторять же по новой, как попугай. Короче, выпила я и заткнулась. Временно.
Сидим.
Тишина. Часы где-то тикают. Мысли у меня опять в сторону
отъехали, стала про Тамарку думать. Вот бывают же невезучие бабы, их
по-честному жалко. Как я, к примеру. А бывают бабы откровенно глупые, и вся их
жизнь наперекосяк идет из-за их же собственной дурости. Таких не жалко. Вот
взять Тамарку…
Но Тамарку я «взять» не успела, потому что чумовой решил рот
раскрыть. Ну слава богу!
– Ты, Михална, семью иметь хотела бы? – спросил
он.
– А то нет. Конечно, хотела бы.
– Сколько ж тебе лет, подруга?
– Тридцать восемь, – соврала я.
– И ребенка могла бы родить?
– Запросто! Я знаешь как влетаю? Со мной брюки можно
рядом положить – через месяц на аборт побегу.
Вру и не краснею, а у самой сердце аж зашлось. Про семью
спрашивает, про ребеночка. Может, действительно это тот самый шанс? Чего в
жизни не бывает… Ребенка я, естественно, родить уже не смогу, но зачем сейчас
об этом говорить? Пусть сначала женится, вытащит меня из грязи, а там
разберемся. Может, он так просто спрашивает, в его возрасте заводить маленьких
детей обычно не стремятся. Хотя если он совсем бездетный…
– А у тебя есть дети? – на всякий случай
спрашиваю.
– Есть, – отвечает. – Сын, он уже взрослый.
Тут я малость скисла. Но свою линию держу, не отступаю.
– И жена есть?
– Нет, жены нет. Так скажи ты мне. Надежда Михална,
если б тебе сейчас предложили ребенка родить, как бы ты к этому отнеслась?
Вот хреновина! Прямо сейчас и родить. Ну ладно, была не
была, главное – ввязаться. Уцепиться за этого чумового мужика с деньгами,
машиной и дачей, вылезти хоть немножко, а там – будь что будет.
– Родила бы, – отвечаю. – А что? Кто
предложит-то? Ты, что ли?
– Погоди, не о том речь. Говоришь, родила бы ребенка. А
зачем?
Я прямо оторопела. Сам же говорит, а потом сам же
спрашивает. Ну как есть чумовой!
– То есть как зачем? Зачем все рожают?
– Мы не про всех говорим, а конкретно про тебя. Врешь
ты все насчет возраста, не тридцать восемь тебе, а больше, но, допустим, ты еще
можешь родить. Так вот зачем нужен ребенок лично тебе в твои годы и при твоей
жизни? Что ты с ним будешь делать?
Зачем нужен? Да, на кой черт он мне нужен сейчас, ребенок
этот? Но если бы рядом был муж, и он захотел бы ребенка, я бы расстаралась,
чтоб покрепче к себе мужика привязать. Если уж ему приспичило, то я завсегда
навстречу пойду. Мало ли чего мне пять лет назад сказали врачи, с тех пор
медицина далеко вперед ушла, а у чумового-то денег видимо-невидимо, он меня и
за границу лечиться может отправить. Но так ему говорить нельзя. Надо что-то
благообразное выдать.
– Я бы его воспитывала, – забормотала я, –
растила, любила.
Вот черт, как назло, все слова из головы вылетели. Ведь у
Тамарки-то есть дочка, какие-то слова она про нее говорила же, что-то такое
насчет смысла жизни или еще фигня какая… Ничего вспомнить не могу. А, вот, про
старость.
Про старость все говорят.
– Чтобы в старости рядом со мной был родной человек,
который стакан воды подаст, когда я буду больная и немощная, – выпалила я,
мысленно похвалив себя за складную длинную фразу. Нет, что ни говори, а я не
алкоголичка и даже не пьяница, мозги еще работают – будь здоровчик. И память не
подводит.
