– Юноша с болезнью Дауна.
– Возраст?
– Двадцать шесть.
– У-у, для такого диагноза он уже может считаться
долгожителем, – покачал головой Ларцев. – Погоди, я за твоими
бумагами схожу, буду в них поглядывать, чтобы в фамилиях и фактах не
запутаться.
Он вышел из кухни и через минуту вернулся, держа в руках
справку, подготовленную Настей.
– Смотри, что мы имеем. Первая жертва – Надежда
Старостенко, никому не нужное спившееся существо, в прошлом красавица,
балерина, кумир многих мужчин. Вторая жертва – ранее неоднократно судимый
Геннадий Лукин, без определенного места жительства и без каких бы то ни было
средств к существованию, больной, одинокий и опять же никому не нужный. Третья
жертва – Валентин Казарян, обнищавший бывший мент, погнавшийся за феерическими
доходами, а получивший шиш с маслом и по шее в придачу, живущий на скудную
зарплату сторожа и опять-таки никому не нужный. Четвертая жертва – Серафима
Фирсова, восьмидесяти восьми лет, старая, больная и снова никому не нужная.
Пятая жертва – несчастная молодая женщина, красивая и
благополучная в социальном плане, но пережившая страшную трагедию и мечтающая
только о том, чтобы умереть. О ней, заметь себе, Настасья, нельзя сказать, что
она никому не нужна. У нее есть муж, есть родители, братья и сестры. И,
наконец, шестая жертва – неизлечимо больной от рождения юноша, который не
понимает кошмара своего существования, но превращающий в кошмар жизнь своих
близких. У него есть родственники?
– Есть, мать. Немолодая и с кучей хронических
заболеваний.
– Вот видишь, все одно к одному. От его смерти матери,
глядя правде в глаза, одно облегчение.
– А как же быть с грехами? – спросила
Настя. – Похоть, чревоугодие, гордыня, алчность – эти грехи он отработал.
Что касается Ястребовой, то она демонстрирует собой грех праздности, то бишь
лени. Не работает вот уже сколько лет, живет на деньги мужа. Я думала сначала,
что лень – это мое, но, видимо, Шутник собирается вменить мне зависть. А скорее
всего – гнев. Он меня уже до ручки довел, я в любой момент могу сорваться на
истерику. Но какой грех у этого несчастного парня?
– Да при чем тут грехи?! Забудь ты о них. Ты мне
поставила задачу нарисовать психологический портрет человека, который совершил
пять… теперь уже шесть убийств. Для этого нужно понимать, на кого у него
поднимается рука.
– На тех, кто грешит, – упрямо возразила Настя.
– Слушай! – Ларцев начал сердиться. – Не ты
ли мне всегда твердила, что если хотя бы одно явление не укладывается в схему,
то причина не в том, что явление не правильное, а в том, что схема неверна.
Человек с болезнью Дауна не может согрешить по определению, потому что не
понимает и не может понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Раз среди
жертв Шутника есть такой человек, значит, не в грехах дело.
– А в чем?
– В смерти, Настенька. Общее у этих людей – не их
грехи, а тот единственный и неопровержимый факт, что они умерли. И будут
похоронены достойным образом, а не брошены в моргах невостребованными. Твой
Шутник зациклен на проблеме смерти. В своих преступлениях он рассматривает ее с
разных сторон. Вот приличный во всех отношениях Казарян, но, если он умрет,
никто о нем не заплачет и не даст денег на его похороны. Вот спившаяся
Танцорка, у которой все в прошлом – и слава, и красота, и внимание мужчин, и
богемная жизнь, впереди ее ничего не ждет, правда, у нее куча
друзейсобутыльников и любовников, но кому нужна такая жизнь? Вот совсем уж
никудышный Генка Лишай, его, как и приличного Казаряна, некому будет похоронить,
и никто по нему не заплачет. Вот вполне достойная бабулька Фирсова, пусть и
жадная, но не опустившаяся, но ведь и ее похоронить будет некому. Если она
умрет, то сгниет в своей квартире, пока ее обнаружат. А вот совсем другой
феномен – Светлана Ястребова, она хочет умереть, хочет добровольно уйти из
жизни, а ей не дают, заставляют лечиться, подвергают гипнозу, то есть мешают
сделать то, чего она хочет сама. Она имеет право самостоятельно решить свою
судьбу, но никто за ней этого права не признает.
Справедливо ли это? И вот, наконец, парень с болезнью Дауна.
Зачем ему жить?
Он никому не приносит радости, наоборот, всем мешает, всем в
тягость. Более того, он все равно не жилец. Может ли мать решить его судьбу? А
он сам?
Короче, твой Шутник своими убийствами предъявляет вам разные
образцы ситуаций, связанных с уходом человека из жизни. Теперь понятно?
– Но зачем? Зачем он это делает?
– Ну, Настасьюшка, ты же смотрела кино, ты сама мне эту
кассету принесла, а теперь вопросы задаешь.
– Но фильм про убийства за грехи…
– Да оставь ты их в покое, грехи эти! – закричал
Ларцев, потом, смутившись, отвернулся. – Прости, я после ранения стал
раздражительным, иногда срываюсь. Да, фильм про убийства за грехи, но в нем
есть одна совершенно замечательная фраза, которую ты упустила. Собственно, ради
этой фразы все и затевалось. Шутнику нужно было, чтобы ты ее услышала и поняла.
А ты не услышала, все про грехи думала.
– Какая фраза?
– «Если ты хочешь, чтобы люди тебя услышали,
недостаточно просто похлопать по плечу. Нужно стучать кувалдой».
Да, Настя помнила эту фразу, но действительно не придала ей
значения. Ей тогда казалось важным совсем другое. Неужели Володя прав, и все
дело вовсе не в грехах, а именно в этих словах?
– И что же люди должны услышать?
– Пока не знаю, у меня слишком мало информации, чтобы
догадаться. В любом случае понятно, что Шутником овладела некая идея, которую
он пытается нам всем растолковать таким вот страшным способом.
– Хорошо, я подумаю. А почему ты все-таки уверен, что я
не стану следующей жертвой?
Ларцев рассмеялся:
– Настюша, у тебя мания величия! На кой черт ты ему
сдалась? У него есть собственная проблема, и при помощи твоей смерти он эту
проблему никак не решит.
– Но ведь он согласился с тем, что я правильно угадала
ход его мыслей. Я сказала в своем выступлении по телевизору, что он собирается
убить еще двоих, и он это признал. Ты же читал записку, – не сдавалась
Настя.
– Читал, – согласился Ларцев. – И прочитал
там только одно: он действительно собирается убить еще двоих, и на этом все
закончится.
– Что закончится? – не поняла она.
– Все. Или ты его поймаешь, или нет. После седьмой
жертвы он никого больше убивать не будет.
– Даже если я его не поймаю?
– Вот именно.
– Тогда я не понимаю!
Она в отчаянии обхватила руками голову и зажмурилась.
– Я не понимаю, почему он все это делает! Я не понимаю!
Был бы он маньяком, который убивает до тех пор, пока до него не доберутся, это
еще куда ни шло, это хоть понять можно. Но наметить себе семь убийств, чтобы
кому-то что-то доказать, совершить их и остановиться, не будучи уверенным, что
цель достигнута и что ему удалось доказать то, что он хотел, – я не
понимаю этой логики. И ты мне после всего этого говоришь, что он нормальный?
